Аннабелль поняла, насколько она проголодалась, и теперь в ней боролись скромность и восхищение перед всем разнообразием угощений, какого она давно не видела. Хозяин замка заметил её смущение и, усмехнувшись, положил себе на тарелку большой кусок мяса, предлагая девушке следовать его примеру и не стесняться. Он ел, не снимая капюшона и перчаток, как разбойник, но при этом не шумя, не издавая вообще никаких звуков и почти не двигаясь, как аристократ. Скромность тем временем победила в Аннабелль. Девушка ела, давясь каждым кусочком, чувствуя скребущуюся внутри жадность, и повторяла про себя, словно заклинание: «сиди ровно, спину прямо, нож в правой, вилка в левой, не наклоняться, по сторонам не смотреть». С горечью она вспоминала эти слова и то, как раньше она ненавидела их. Пожалуй, даже сейчас, произнесённые посторонним человеком, они вызвали бы у неё вспышку гнева, но вспоминать прошлое, даже самые неприятные его моменты, самостоятельно — это немного романтично и поэтично и вызывает только лёгкую тоску по прежним дням.

Когда трапеза закончилась, хозяин несколько раз хлопнул в ладоши. За одну секунду стол опустел, на нём остались лишь подсвечники и два бокала вина. Анна не спешила брать свой, вновь борясь с дурным предчувствием. Клод долго смотрел на девушку, держа в руке свой бокал в ожидании, что Анна составит ему компанию, но, поняв ход её мыслей, лишь усмехнулся и поменял их бокалы местами.

— Теперь спокойнее? — спросил он всё с той же насмешкой в голосе.

— Спасибо, — сдержанно проговорила девушка, опустив глаза. — Извините. — Клод только махнул рукой, на секунду пламя свечи выхватило контуры его лица и девушка увидела резкие линии усмешки.

Раздался звон бокалов и на несколько секунд повисло молчание. Аннабелль слишком волновалась, чтобы распробовать вино. А что, если он предугадал её действия и заведомо знал, что нужно будет менять местами бокалы? Эта мысль вспыхнула в её голове совершенно внезапно, рука девушки вздрогнула, направляемая идеей, что в бокале есть что-то кроме вина. Напоминание о правилах приличия требовало, чтобы она не делала ничего, что может оскорбить хозяина, и Анне казалось, что она сходит с ума, не зная, кого слушаться — вполне человеческое желание выжить или правила, придуманные обществом, которое осталось далеко позади в пространстве и времени. Всё решила координация движений: бокал выскользнул из дрожавших от волнения пальцев и разбился, оставив после себя горстку стекла, как застывшие на ковре слёзы.

— Прошу прощения, мне ужасно неловко, — пробормотала девушка. Клод шумно поставил бокал на стол и повернулся к Аннабелль, она вновь почувствовала на себе тот самый тяжёлый, гнетущий взгляд.

— Кто. Ты? — в очередной раз спросил он. — Откуда ты?

— Из Имфи, — выпалила она. — Я путешествую.

— У тебя правильно поставленная речь, знание манер, светское жеманство, — констатировал он.

— А у Вас претензия на всё это, — парировала девушка, неожиданно осмелев, несмотря на внушаемую ей с ранних лет покорность. — Но при всём этом я не спрашиваю Вас, кто Вы.

— Просто ты воспитанная, — сказал он, откидываясь на спинку стула в предвкушении увлекательной беседы.

— Если Вы захотите — Вы сами мне скажете, — пожала плечами Анна.

— Предположи, — предложил хозяин замка.

— Браконьер, Лесной Барон, Колдун, безумец, — быстро заговорила она, готовая собственноручно казнить себя за каждое слово.

— Почему? — только и спросил он, не выдав ни негодования, ни веселья. Аннабелль задумалась. Она готовилась защищаться, не говорить ни слова о себе и сделать так, чтобы как можно скорее покинуть замок, но никак не предполагала такого варианта развития событий. Она застыла, подбирая слова, и нехотя начала отвечать:

— Я не знаю другого человека, который бы остался в таком месте, кроме браконьера, контрабандиста или мародёра, который заберёт отсюда всё богатство и продаст на ближайшем рынке. Лесной Барон назовёт себя хозяином этого места и позволит другим жильцам оставаться у него. За еду, например. Колдун непременно приютит ещё четверых волшебников. А безумец — выгонит четверых детей в лес, — сказала она, под конец чувствуя, что страх начинает отходить на второй план. Воспоминания о детях и о том, что не она их выгнала, окрылили девушку.

— Неплохо, — усмехнулся Клод, вертя в руках бокал. — Но я не являюсь ни одним из тех, кем ты меня назвала. И несмотря на все эти оскорбления, ты продолжаешь говорить мне «Вы», — он погрозил ей пальцем. — Я хозяин этого замка, вся территория рядом с ним принадлежит мне. С одной стороны она ограничена рекой, с другой — живой стеной, которая пропускает нуждающихся. Я позволял детям оставаться, не видя меня, как позволял многим до них, и выгнал их, как многих их предшественников, за то, что они разбойничали или пытались меня обокрасть.

— Вас бы с такими принципами в столицу до революции. Может, тогда бы ничего не случилось.

— Увы, столица тогда не входила в мои владения, — холодно произнёс он.

— А сейчас? — зачем-то спросила Аннабелль.

— А сейчас тем более, — ответил Клод. — Итак, даже если бы ты не попросила меня о помощи, я бы не дал им увести тебя. Но ты вынудила меня сделать крайне неприятную вещь.

— Какую?

— Теперь я должен потребовать плату за свою помощь. Я должен помогать каждому, кто назовёт моё имя. Таковы правила, — произнёс он, будто извиняясь.

— Что? — переспросила Аннабелль. То ли глоток вина действовал на неё так, то ли в ней просыпалась смелость. — Почему Вы говорите так, как будто Вам самому претят эти правила? Вы же тут хозяин, поменяйте их.

— Я. Не. Могу, — сказал он, давая понять, что обсуждать это он не собирается. — Исходя из расчёта, что я спас твою жизнь, ты должна будешь… — он задумался.

Прошло несколько секунд, за которые Аннабелль успела перебрать все варианты от самых безобидных до ужасных, выходивших за границы реального, хотя, учитывая все произошедшие события,