Я оттолкнула его, собрав последние силы. Прерывисто дыша, Артем непонимающе, неверяще на меня смотрел.

— Уходи, — повторила снова.

И он, потрясенный моим поступком, молча, стремительно вышел прочь.

* * *

Он ее терял.

Как зверь, чующий приближающуюся смерть, Артем четко ощущал — Ника уплывает от него. С каждым днем, с каждой минутой, медленно, но верно ее душа утекает от него, как песок сквозь пальцы.

Никогда прежде он не чувствовал себя настолько беспомощным. Он, привыкший к тому, что жена подчиняется его желаниям, совсем не был готов к этому отпору. Не был готов к тому, что она его оттолкнет. Что страсть, которую он всегда умело в ней разжигал, больше не действует.

Оскорбленный, растерянный, сбитый с толку, он впервые не знал, как действовать дальше. Он, привыкший приказывать и получать все, чего хочет, не знал, как заставить собственную жену его простить.

Если бы только она знала, почему он сделал все это! Но она не знала. И никогда не узнает. Потому что он этого не допустит. Потому что не позволит заглянуть ей за ту грань, за которой она его окончательно возненавидит.

А он любил ее. Действительно любил. Нет, не просто любил — он буквально болел Никой, как какой-то тяжелой, неизлечимой болезнью. Она стала его частью. Его одержимостью.

Но сейчас он едва ли не впервые в жизни не знал, что у нее в голове. И его это всерьез беспокоило. Он не знал, чего ожидать от нее в следующий момент.

Едва ей стоило уйти от него — и вот она снова играла. Самозабвенно, одержимо, отдаваясь музыке так охотно, так легко, как должна была отдаваться лишь ему.

Он восхищался ее игрой и одновременно злился на этот чертов инструмент — он отнимал ее у него. Когда она играла — была где-то далеко, в ведомых лишь ей одной мирах, куда ему не было доступа. И он, оставленный где-то за пределами ее вселенной, буквально ненавидел эту музыку, которая отбирала его жену.

Он ненавидел ее гастроли. Он искал способа от них избавиться, искал возможности привязать Нику к дому. К себе.

И нашел его. Она должна была родить ему ребенка. Он так хотел этого. Так ждал. Но это оказалось невозможно. Он и сейчас помнил свой гнев, свое глухое отчаяние в тот день, когда узнал об этом.

Всего одна ошибка… Ника никогда не должна была о ней узнать. Мир, который он создал для нее, не должен был пересечься с тем, другим, где у него был сын. Но он был так неосторожен… и теперь оказался вынужден бороться с последствиями этого.

Глядя прямо на дорогу перед собой, Артем решил твердо: он вернет Нику любой ценой. Она олицетворяла собой его идеальную жизнь. Она олицетворяла все, о чем он когда-то мечтал. Он не мог позволить ей уйти. Не мог позволить, чтобы кто-то другой ее касался…

От одной лишь этой мысли свело зубы. Никто и близко к ней не подойдет, пока он жив.

— Артем!

Он поднял голову, рассеянным взглядом посмотрев на своего партнера по бизнесу. Очевидно, он что-то говорил ему и теперь ждал ответа.

— Повтори, — бросил хмуро, стараясь сосредочиться на окружающей реальности. Но в голове были только мысли о том, как вернуть Нику домой.

Она, безусловно, хотела, чтобы он оставил ее сейчас в покое. Но Артем чуял — если он сделает это, то окончательно ее упустит. Нельзя позволить ей забыть о нем. Ни на день. Ни на секунду.

— Документы, говорю, подпиши, — раздался голос Николая.

Не глядя, Артем поставил свою подпись везде, где требовалось. Брови его оппонента стремительно поползли вверх.

— Даже не прочитал? — удивился тот. — Да ты действительно плох, старина.

— Свободен! — рявкнул Артем в ответ.

Но едва Николай вышел, он поднялся за ним следом. Он сейчас мало на что годился — это было правдой. Важных встреч на сегодня не было, так что он мог спокойно уехать из офиса пораньше.

Артем знал, где хотел бы сейчас оказаться.

Там, где его по-настоящему любили.

* * *

Она явно не ожидала его увидеть. Едва успев открыть, отскочила от двери при виде него и глупо, как гусыня, прижала к груди руки.

Он окинул взглядом невысокую фигуру. До сих пор задавался вопросом, как мог быть настолько пьян, что позарился на нее? И сам себя одергивал. В конце концов, не случись этого — не было бы и Никиты.

— В чем дело? — поинтересовался, начиная раздражаться от того, как она пялилась на него своими огромными глазищами.

— Мы тебя не ждали… — пробормотала в ответ.

Он успел отвернуться, но теперь кинул на нее взгляд из-за плеча.

— Не твое дело, когда я прихожу. Твое дело — быть всегда дома.

Она промолчала. Он был уверен, что, как обычно, Лиза скроется где-то подальше от его глаз, но она вдруг его удивила.

— А твоя жена… она вернулась к тебе?

Он резко остановился. Обернулся к ней, почуяв, как хищник, какую-то опасность.

— Почему ты спрашиваешь? Раньше ты не интересовалась Никой… так сильно.

Она панически замотала головой — еще одна ее раздражающая привычка.

— Я просто…

Он оказался рядом в два шага. Взял за подбородок, заставил посмотрел ему прямо в лицо.

— Просто что? — потребовал ответа, выискивая в ужасе, с которым она смотрела на него, истину.

Лиза забилась, пытаясь выскользнуть из его захвата. Он сжал ее плечо, удерживая на месте.

— Отвечай!

Но она не успела. Потому что Никита ворвался в прихожую ярким ураганом, подбежал к нему, и, схватив за штанину, радостно закричал:

— Папа!

И его словно отпустило. Он склонился к сыну, поднял его на руки и сказал:

— Привет, разбойник!

Никита засмеялся. Почему-то это слово его забавляло, а Артему безумно нравился смех сына.

— Ты пинес кир-кир? — поинтересовался сын, завертевшись у него на руках.

— Да, я принес тебе киндер, — кивнул Артем.

В глазах Никиты зажглась такая радость, за которую все готов был отдать.

Еще никто не любил его так же беззаветно, как сын. Разве что Ника…  Эти две любви, таких разных, но таких ему необходимых, сплетались воедино, помогая Артему дышать. Они спасали его. Они помогали верить в то, во что не верил уже давно… а может, вообще никогда.

И никого из них он потерять был не готов.