его среди мужчин – гостей на свадьбе Тицианова, лишь усиливал мои сомнения в его честности. Во-вторых, не знать, что на второй террасе тоже банкет, Григорий не мог! А он разыграл передо мной удивление – вот, оказывается, еще одно торжество! Зачем?

Я понимала, что отношусь к Реутову предвзято из-за ситуации с Мельниковым, но все равно пыталась найти хоть малейшую зацепку, чтобы подтвердить причастность Григория к убийству молодой беременной женщины. Возможно, в качестве исполнителя. А кто мог стать заказчиком? Анна. Она задумала преступление, а Реутов… тогда сто процентов, что они знакомы, и близко!

Я вдруг вспомнила уже промелькнувшую за столом у мамы мысль – Анна явно знала Григория. А вот Никита – нет. Но женщина так активно пыталась намекать на Реутова как на убийцу, что возникает вопрос – а нет ли между ними какого-то конфликта?

Вряд ли. Скорее Анна и Григорий все же сообщники… Я по кругу вернулась к уже сделанному несколько минут назад предположению: она – заказчица, он – исполнитель. Тогда и мотив налицо – неугодная невестка с будущим наследником. А Реутову нужны деньги, чтобы оплачивать клинику жене. Все сходится! Только как Анна вышла на Григория? Или они знакомы уже давно? Да… как сказал бы Семочка – нагородила, дочь.

Но, отбросив Анну как заказчицу, можно предположить, что Реутов совершил преступление по своим каким-то причинам. И каков мог быть мотив для убийства незнакомой девушки? Или знакомой? Если бывший майор полиции знал родственников Веры, то почти наверняка знал и ее.

Допустим, Никита ошибся, утверждая, что Григорий был в баре до того, как прозвучали выстрелы. Тогда времени, чтобы выстрелить, пересечь бар и потом выбежать ко мне на террасу, у Реутова было достаточно – я уже почти спустилась оттуда. Дальше мы шли вместе, но потом он исчез. А позже буквально материализовался рядом, сообщив, что убита невеста. А может, он ходил докладывать Анне о выполненном заказе? Я его рядом с ней не видела. Никита с сестрой стояли так, что за их спинами была видна дверь на террасу. Но я не все время смотрела в их сторону. Мог и незаметно подойти…

Я понимала, что самостоятельно в этой каше предположений разобраться не смогу. И кому я могу озвучить свои подозрения? Выходит, только следователю. С риском, что все мои домыслы покажутся ему дилетантским бредом.

Но встречаться с ним ох, как не хотелось…

Я плотно зашторила окно, создавая иллюзию темноты. Хотелось полежать с закрытыми глазами, но я понимала, что вот-вот вернется с озера Москвин, и я стану первой, кого он будет опрашивать.

И все-таки я заснула с наушниками в ушах, да так крепко, что не слышала ни стука в дверь, ни трезвона мобильного. О том, что ко мне в номер ломился майор, я узнала от Семочки позже, когда проснулась и спустилась на террасу. Отчим в одиночестве курил, сидя за кофейным столиком, точно таким же, как и на балконе моего номера. Совсем без осуждения, даже с нотками веселья в голосе, он рассказал, как долго маялся в коридоре Москвин после его слов – мол, дайте девочке отдохнуть. И только окончательно убедившись, что меня разбудить не удастся, ретировался на кухню отеля опрашивать персонал: из окна ресторанной кухни очень хорошо просматривалась часть тропинки к озеру.

Оставив отчима, я решила все-таки сама найти майора.

Глава 7

Он шел навстречу по узкому коридору, ведущему из бара в ресторан. Завидев меня издалека, расплылся в улыбке, точно я самый желанный для него человек. Улыбка, как мне показалась, была искренней, и я, хоть и была уверена, что выслушаю много неприятных слов в свой адрес, сдержанно улыбнулась в ответ.

– Отдохнули, Марья Семеновна? – доброжелательно поинтересовался Москвин.

– Простите, что так вышло… – неожиданно для себя начала оправдываться я.

– Господи, о чем вы! После таких потрясений, которые выпали на вашу долю за последние сутки, удивительно, что вы вообще живы. То есть не то я хотел сказать, – смешался вдруг он. – Просто я вас понимаю, не переживайте. Хотите кофе? – вдруг спросил следователь, кивая на дверь бара.

– Хочу! – весьма эмоционально отреагировала я, все еще не доверяя своим ощущениям: передо мной стоял не хамоватый майор, а вполне нормальный, даже приятный мужчина.

Мы заняли крайний у выхода на террасу столик. Москвин, не спрашивая меня, заказал два эспрессо, сливки, мясную и сырную тарелку, эклеры и шоколадные птифуры. О чем-то пошептавшись с барменом, он вернулся с крошечным флаконом, наполненным жидкостью темного цвета. Я, удобно устроившись на мягком велюровом диване, с изумлением смотрела на обильно накрытый стол, сновавшего туда-сюда официанта и довольного Москвина и чувствовала себя как… на первом свидании. Покраснев от собственных мыслей, я сделала серьезное лицо.

– И зачем все это? – кивнула я на стол.

– Я не завтракал, Марья Семеновна, очень есть хочется, – просто ответил майор, делая себе двойной бутерброд с ветчиной и сыром. – Присоединяйтесь.

– Спасибо, – не стала отказываться я, вдруг ощутив голод – равнодушно смотреть на аппетитно жующего Москвина не было сил.

– Вы гадаете, что в бутылочке? Не отказывайтесь, я же вижу, – усмехнулся совсем не обидно он. – Это – бальзам! Закупают в Мордовии, он очень крепкий, но безумно вкусный. Капну в кофе, а, Марья Семеновна? Капель двадцать как лекарство для бодрости духа?

– А капайте! – разрешила я.

В мою чашку упало не двадцать капель, а ровно половина содержимого бутылочки. Остальное Москвин, не испытывая, видимо, ни малейшего раскаяния за свой маленький обман, вылил в свой кофе. Затем, он щипцами ухватил эклер, положил на десертную тарелку и поставил ее передо мной.

– Сладкое едите?

Я кивнула.

– Очень хорошо! А бутербродик сделать? Как у меня? – вопросительно посмотрел он, а я только махнула рукой.

Я не помнила, когда мой муж за мной вот так ухаживал. По-моему, никогда. И никакой другой мужчина не кормил меня так настойчиво, не капал в кофе для бодрости, не настаивал, чтобы я полакомилась пирожным и не радовался, что я не отказываюсь от вредного для фигуры сладкого. Не пытаясь объяснить себе метаморфозу, произошедшую с майором, я молча принялась за еду.

Сделав по обыкновению большой глоток кофе, я едва не задохнулась – так обожгло горло. Глубоко вздохнув, я бросила на следователя взгляд, полный немого укора.

– Я же предупреждал, что бальзам крепкий, – засуетился он, наливая из бутылки в стакан воды. – Запейте, легче станет.

Я вдруг тихонько рассмеялась. Легче мне стало, точнее – стало настолько легко, что я готова была