только они могут влиять на поведение, принципы и чувства людей. Цель своей школы он видел в том, чтобы воспитывать христианских джентльменов, будущих достойных граждан и правителей не только Англии, но и всей империи[113].

Взгляды Т. Арнольда разделяли многие директора привилегированных школ, занявшие свои посты позднее и, в частности, Дж. Уэллдон, руководивший Харроу в конце XIX в. О задачах своих будущих воспитанников он писал следующее: «Счастье их страны и их расы основывается на принципах служения истине, свободе, равенству и религии. Они должны нести эти принципы в мир. Но как бы высоки ни были эти принципы, люди не последуют за ними, если они не покажут пример собственного христианского поведения»[114].

Многое из этих установок переносилось и на воспитание студентов в английских университетах, особенно в древних Оксфорде и Кембридже, где изучению религии отводилось значительное место и где участие в миссионерских экспедициях считалось почетным и престижным занятием. Естественно, все вышеизложенное не дает основания для идеализации британской элиты XIX в., включающей интеллигенцию, политических и религиозных деятелей, т. к., помимо изложенной христианской традиции, той же частью общества воспринималась и так называемая имперская идея. Согласно ей покоренные Англией заморские территории должны были обеспечивать жизнеспособность и престиж метрополии. Но одновременно патерналистская концепция о «бремени белого человека», популярная в метрополии на рубеже XIX–XX вв., предполагала моральную ответственность британского общества за своих заморских подданных, освоение ими христианских духовных ценностей, поиск путей к взаимопониманию.

Речь шла о цивилизаторской миссии «великой англо-саксонской расы», принявшей на себя «бремя белого человека» на этих землях[115]. Рожденный в Бомбее английский поэт, прозаик и философ Р. Киплинг в поэме «Бремя белых» отмечал альтруизм своих соотечественников, хотя и не испытывал оптимизма в отношении будущего их деяний:

Несите бремя белых, —

Восставьте мир войной,

Насытьте самый голод,

Покончите с чумой,

Когда ж стремлений ваших

Приблизится конец,

Ваш тяжкий труд разрушит

Лентяй или глупец[116].

В целом можно сказать, что ко второй половине XIX в., ознаменованной подъемом колониальной экспансии, британское общество было подготовлено и к духовной экспансии. Всплеск миссионерской активности на протяжении XIX в. явился подтверждением этого.

Один из деятелей американского миссионерского движения Руфус Андерсон отмечал в 1837 г., что «время мировой христианизации пришло, и знания о Боге вскоре заполнят землю подобно воде, наполняющей моря»[117]. Признаки этого прихода Андерсон увидел в том, что евангельские церкви Англии и его страны подготовили почву для расширения христианского дома, а технический прогресс позволил пришельцам с Запада достичь самых отдаленных территорий.

Большой вклад в просветительскую деятельность в колониях внесли шотландские миссионеры. Шотландский ученый и миссионер Дэвид Ливингстон (1813–1873), посвятивший исследованию Центральной Африки 20 лет своей жизни с 1850 по 1873 гг., был убежден, что распространение Евангелия не принесет пользы, если оно не будет связано с обучением населения элементарным знаниям и строительством железных дорог. При этом во всех делах исследователь считал себя в первую очередь миссионером. На памятнике, установленном Ливингстону возле открытого им и названного в честь королевы Виктории водопада на реке Замбези, написано: «Миссионер, путешественник, филантроп»[118]. А на постаменте памятника запечатлен девиз ученого – «Христианство, торговля и цивилизация» («Christianity, Commerce and Civilization»)[119]. Церковью Англии Ливингстон чтился как «духовный строитель протестантского мира»[120].

Шотландские последователи Ливингстона работали и проповедовали в районе озера Ньяса, названном ими Ливингстонией и расположенном в британском протекторате Ньясаленд. Один из них доктор Роберт Лоз (1851–1934 гг.), прослушавший курс по истории искусств в Абердинском университете, а в дальнейшем последовательно окончивший теологический колледж Эдинбургского университета и медицинское отделение университета в Глазго, открыл в Ливингстонии общеобразовательную школу для туземцев. В образовании он видел «средство к постижению местными жителями Священного писания и преодоления ими полуварварского состояния, являвшегося (по его мнению. – Г.О.) результатом географической изоляции африканских территорий от влияния европейской цивилизации в целом и христианской религии в частности»[121].

В 1927 г., накануне своей отставки Р. Лоз писал: «Пароход… дороги, телеграф, телефон, электрический свет, энергия реки, используемая для того, чтобы пилить лес, вода, орошавшая долины и холмы, чтобы растить зерно, незнакомые ранее плуг и повозка на колесах и, наконец, появление печатного станка – все это шаг за шагом открывало мир Господа Бога. И все это неведомыми путями приводило души африканцев к Иисусу Христу и к вере в Царство Божье»[122]. Технический прогресс, который облегчал труд, а иногда и спасал жизнь туземцев, побуждал их доверять европейцам и разделять их религию.

Христианство помогало африканцам приспособиться к новым условиям, предоставляя духовную эмансипацию на место политической. Впрочем, в «белых» колониях (Кении, Южной Родезии), где европейцы создали довольно многочисленные поселения, вера африканцев в «белого» Христа была существенно подорвана узаконенной здесь расовой сегрегацией.

Со времен опубликования в 1857 г. книги Ливингстона «Путешествие миссионера и исследование Южной Африки» в миссионерскую деятельность включились университеты. В начале XX в. в Кембридже был учрежден Международный христианский союз, посылавший ежегодно молодых людей для работы в христианских миссиях в Азию, Африку и Латинскую Америку.

На африканских территориях в христианскую веру обращались в первую очередь представители тех слоев населения, которые больше всего выигрывали от прихода Запада и у которых удовлетворение от упрочения их власти или полученной выгоды доминировало над другими чувствами[123]. Действуя в соответствии с системой «косвенного управления» (или «двойного мандата». – Г.О.), выработанной лордом Лугардом[124], британская колониальная администрация опиралась на авторитет племенных вождей и племенную знать. Налаженные отношения способствовали повороту привилегированной части туземцев к европейской вере и ее проповедникам. Предоставляя миссионерам землю для их поселения, вожди как бы запасали себе «сокровища на небесах». В дальнейшем дети племенной знати, окончившие миссионерские школы, стали первым поколением европеизированной туземной интеллигенции, «детьми двух миров».

В Африке, основываясь на библейских догматах, миссионеры долгое время вели борьбу не только с языческими богами, олицетворявшими силы природы, и культом предков, но и с исторически сложившимся институтом брачных отношений – полигамией. Впрочем, эта борьба, начавшаяся опять-таки с вождей, не увенчалась успехом. «Одновременно являться вождем и христианином, – пишет Нейлл, – оказалось нелегкой задачей, т. к. достоинство вождя измерялось количеством его жен»[125]. Кроме того, вскоре стало ясно, что в условиях Африки с нередкой смертью охотника, воина, являвшегося главой семьи, отказ от многоженства привел бы к социальному хаосу.

С иными сложностями столкнулись христианские миссии в Индии, находящейся под влиянием двух религий – индуизма и ислама. Здесь обращенными в христианство оказывались в первую очередь люди,