Шрифт:
Закладка:
В те месяцы возле Садр-Сити у нас просто не было достаточной информации и ноу-хау, чтобы с предельной точностью нацелиться на врага, затерявшегося среди населения. Мы доверяли неправильным источникам, которые, как оказалось, предоставляли нам фальшивую информацию за деньги, без сомнения, некоторые даже работали напрямую на врага, чтобы собирать информацию о нас. Мы также задержали невинных местных граждан. Мы были неточны. А вопрос стоял — «мы» или «они» и наша недостаточная компетентность просто бесила.
И — естественное следствие — много наших людей гибло. В нас стреляли на улицах, мы подрывались на самодельных взрывных устройствах во время патрулирования. В какой-то момент мы теряли по человеку в неделю. Однажды днем я смотрел через камеру, которая была обращена к нашим главным воротам, как небольшая колонна автомобилей, перевозивших наших пехотинцев, возвращалась с патрулирования, только чтобы увидеть мощный взрыв, прогремевший на телефонном столбе, когда они проезжали мимо. Тот год был одним из самых смертоносных в войне для Армии США. И конечно же по ночам в голову невольно лезла мысль — «а что если я следующий?»
Трудно избавиться от этого чувства, когда оно охватывает тебя — что бы ты не делал, ты можешь умереть в любой момент. Находясь в постоянном состоянии опасности, вас охватывает эта навязчивая мысль, которую не прогнать. Одно дело испытывать страх в течение нескольких минут, возможно, когда вы идете по суровому району поздно ночью или в течение нескольких часов после ужасной автомобильной аварии. Но совсем другое дело чувствовать этот страх неделями, месяцами и даже годами.
Каждый солдат в какой-то момент чувствует то же самое, признают они это или нет. Ты либо сходишь с ума, думая об этом весь день напролет, либо просто принимаешь тот факт, что когда твое время истекло, оно истекло. Может быть, у высшей силы есть план для тебя — эта идея неплохо помогает забить на этот страхом. Но лучшие солдаты — это те, кто учатся загонять страх глубоко внутрь.
Я начал испытывать крайнюю ненависть к местным жителям и иракскому народу, даже к тем в стране, кто не желал нам зла. Это было не похоже на меня — ненавидеть так сильно и так широко. Моя мать воспитывала меня не так. Я начал ненавидеть этих людей, которых я даже не знал, потому что они явно ненавидели меня. Эта ненависть начала проявляться, медленно захватывая меня.
— Какого хрена мы здесь делаем? — сказал я однажды вечером Джею, аналитику, сидящему рядом со мной в нашем компьютерном отсеке, когда мы просматривали список говнюков, который становился все длиннее и длиннее.
— Херню.
— Просто сидеть за этими чертовыми компьютерами, и ради чего? Не похоже, что разведданные куда-то идут.
— Мы даже не можем покинуть это чертово здание.
Этот разговор повторялся регулярно в разных вариациях. Все мы говорили примерно об одном.
— Они просто стреляют в нас, — говорил Джей.
— Мы тут как сидячие утки.
* * *
Моим единственным убежищем был пост оператора беспилотников. Я ходил туда во время перерывов. ЭТО был крошечный офис — по сути, чулан — на втором этаже, с одним маленьким ноутбуком, который транслировал видеозапись армейского беспилотника «Предатор» RQ-1, который днем и ночью кружил над городом, его миниатюрная камера снимала сотни тысяч людей на улицах. Нам показали, как войти в систему, и ребята иногда заскакивали сюда, на досуге поглазеть в экран.
Стульев не было, поэтому мы коротали часы, сидя на грудах коробок с сухпаями. Это был мой первый настоящий опыт использования дрона в действии с тех пор, как я облажался в Афганистане с Гартом, и мое первое представление о том, как его неправильно использовали.
Дроном управляли из штаба в Зеленой зоне. Он использовался только для сбора информации и не был вооружен. Но нам повезло, что его маршрут в течение нескольких часов в день пролегал над нашим районом. В то время действовало не так много «Предаторов» и было еще меньше военных подразделений, контролирующих их. Он летал вдоль дорог, по которым путешествовали наши конвои, но в основном он сканировал маршрут и обыскивал городские улицы в поисках кусков мусора, в которых могли запрятать СВУ.
Была надежда, что инфракрасные датчики дрона обнаружат самодельные взрывные устройства по тепловому излучению, исходящему от кучи мусора. Но снимки были совершенно нелепыми. Уличного мусора были целые океаны. Некоторые районы Багдада напоминали гигантский мусорный контейнер — мусор был повсюду — и беспилотники ни разу за все часы, которые я провел, наблюдая, не обнаружили самодельное взрывное устройство.
Иногда я запускал функцию чата на мониторе, транслируя прямую видеотрансляцию, когда беспилотник смотрел на груду камней или бумаги на дороге, и я видел, как пилоты болтают взад и вперед. Разговоры всегда были одинаковыми.
— Эй, я думаю, у нас тут «горячо», — написал в чат кто-то.
Через камеру летящего на высоте 4000 футов дрона я видел белый пластиковый пакет на дороге, ничем не отличимого от моря других белых пластиковых пакетов, плавающих по заваленным мусором улицам, как гигантские медузы.
Беспилотник кружил над пластиковым пакетом в течение тридцати минут, вынюхивая угол, который мог бы осветить то, что было скрыто под ним. Вскоре пилот связался с командиром пехотного подразделения в этом районе.
— Мы кое-что обнаружили, — сообщил ему пилот. «Горячо!»
Горячий мусор был опасным.
Вскоре после этого командир отправил конвой с саперами. Я наблюдал с камеры, как конвой медленно приближался к мешку, а затем солдат в громоздком защитном костюме, стал его осматривать.
— Вот они опять, — сказал я Джею.
— Мусорный патруль, — сказал он.
Конечно же, когда парень заглянул под пакет, там ничего не было.
Дело в том, что даже если беспилотник когда-либо обнаруживал самодельное взрывное устройство во время движения конвоя нашей 82-й воздушно-десантной, у пилота не было возможности напрямую связаться с командиром конвоя в полевых условиях. Его предупреждение должно пройти через несколько передаточных инстанций и к тому времени как дойдет до адресата, скорее всего, будет слишком поздно.
— Прожигаем дырки в небе, — сказал я Джею. — Ни на что большее эти беспилотники не способны.
Это звучало как песня. Но это была грустная песня. Военные использовали многомиллионные машины для сбора мусора пока мы умирали.
* * *
В те месяцы Багдад был полон соперничающими экстремистскими группировками. И мы