дикого запада перевозить золото без охраны.

Без ноши шагалось легко. И вот же как удивительно устроен человек: я стал раздумывать, не сделать ли мне еще третью ходку — за ребрами. Их же закоптить можно, или шурпу сварганить, с чесночком — эх! Что б ложку не ввернуть. Или борщ…. Я давался диву собственной жадности. Точно, в роду не обошлось без выходцев с незалежной.

Но едва я по собственным следам углубился в болото, и под ногами привычно зачавкало, все мои кулинарно-этнические размышления развеялись разом. Июньские ночи короткие, светлые. За кромкой гор стоит закатное зарево, плавно переходящее в зарево восходное. В лесу темновато, а на открытой местности видно все. Пожалуй, в сумерках их нетрудно было принять за собак, если бы не длинные ноги, на которых они бесшумно и легко, с эдакой небрежной ленцой, переносились с места на место.

Засечки теперь высматривать смысла не имело, санитары леса кучковались именно там, куда и лежал мой путь. Ружье в миг стало легким и удобным. Оттуда, где я оставил недоразобранную туша лося доносились взрыкивания и визги. Там пировала знать. Особи попроще мотались рядом, терпеливо дожидаясь своей очереди. С моей заначки уже стащили лапник, и время от времени, встав на задние лапы, пытались дотянуться до содержимого.

Волки держались на расстоянии. Не нападали, но и не разбегались в рассыпную. Старясь двигаться уверенно, я шел прямо на них. Балабан, выглядевший массивней, коренастее, время от времени с лаем бросался на ближайшего, тот играючи отскакивал, внешне не выказывая никакой агрессии. Но я знал, что впечатление это обманчиво. Нас незаметно обступили со спины, поджимали с боков. Стая, словно общаясь по беспроводной сети, нащупывала критическую точку, момент, когда можно наброситься всей сворой.

— Давайте, обезьяны дикие, — предупредил я вслух, перекатывая в кармане патроны. — Геноцид устрою без зазрения совести.

С тридцати метров порву в лоскуты. Картечь: россыпь девятимиллиметровых свинцовых шариков, с такого расстояния шансов на спасение не оставит. И волки понимали. Готов побиться о заклад, понимали. Стараясь не выпускать блуждающих хищников из вида, я закидал мясо в мешки, наскоро перехватил общим узлом и закинул на плечо. Волки нехотя расступались, пригибая к земле свои лобастые головы. Я ощущал затылком их горящие взгляды.

Когда отошел на приличное расстояние, вслед мне донесся леденящий душу вой. Я оглядывался до самого лагеря, пытаясь высмотреть в складках местности преследующие меня серые тени. Но напрасно. Тени варили из ребер холодец.

С мясом я колыванился всю ночь. Отобрал немного филе на котлеты, остальное пластал на лоскуты, и, скипидаря сразу два котелка, обваривал в соляном кипятке и развешивал в дыму. Не оставался в стороне и Балабан, получив приличную поленницу мослов на обработку. Процесс уже близился к завершению, а солнце готовилось вот-вот показаться над озером, когда случилась сцена, полная драматизма. Прямо мимо лагеря с совершенно безучастным видом прошествовал еще один лось. Новый. Явно предлагая себя в качестве решения продовольственного вопроса. Обдал безразличным взглядом меня, обожравшуюся собаку, флегматично заглянул в стволы машинально лапнутой двустволки, и, лениво перебирая ногами, поплыл куда-то по своим делам.

Смысл происходящего медленно проникал в сознание. Я пер это треклятое мясо из-за тридевять земель, чуть не утоп в трясине, меня едва не сожрали звери и насекомые, от корней волос до самого кончика я перемазался в грязи, в крови и леший знает в чем еще. А тут такой же точно лось, только еще лучше, дефилирует в непосредственной близости от котелков с рассолом!.. Очень аккуратно, чтобы ненароком не пальнуть, я опустил курки. Второго — мне в обоих смыслах не переварить. Не все лоси одинаково полезны.

К постройке жилища я решил подойти основательно. Полностью отказавшись от идеи землянки в пользу избушки. Сруб — безусловно, конструкция более сложная и трудоемкая, но это соразмерная плата за сухость и относительную долговечность. Вычерпывать ведрами паводковую воду и постоянно менять сгнившую опалубку в планы мои не входило.

Избушка выходила большой: в планах добрую четверть пространства съедала только печь. Отсутствие формованных кирпичей, специальных приспособлений и требуемых навыков накладывали отпечаток на ее будущие размеры. Изящный камин с изразцами выложить не удастся. Мой вариант — массивная конструкция с широким фундаментом, способным выдержать вес каменного дымохода. Также, помимо кровати и верстака, необходимо предусмотреть место для хранения вещей и припасов.

В основание, на окладной венец, вознамерился я положить лиственницу, дерево, не боящееся влаги. Ну, решить-то решил, однако в непосредственной близости требуемой породы, увы, не произрастало. Сосны — сколько угодно, елок немного, а вот лиственница отыскалась черти где, у дальнего края озера. Я бродил вокруг, облизывался, не зная, как подступиться, но уж больно привлекательной мне казалась мысль. В конце концов, не придумал ничего лучшего, как попробовать сплавить бревна по воде.

Пока валил, подустал малость: лиственница, она такая, плотная. Отрезал по мерке, с горем пополам, поухивая и кряхтя, доволок до берега, благо, под горку. На отмель бухнул — вроде плавает. Ну, думаю, дотащу. А пока к лодке привязывал, древесина влагой напиталась и пошла благополучно ко дну. Пришлось мне возвращаться за пустыми канистрами. И на них, как на поплавках, бревна я и буксировал. Как до места доставлял — отдельная история. И на катках катил, и качал на двуноге, испытывая на прочность узел, которым акушерка завязала пупок при рождении. Но ничего, справился.

В качестве дополнительной гидроизоляции под основание настелил бересту. И на этом решил успокоиться, заключив, что монументальность сооружения на фоне проделанных стараний, пожалуй, перекрывает расчетный остаток моей биологической жизни. Что было даже несколько обидно.

Первый венец лежал. И сразу как-то потеплело на душе. Удачное начало — уже половина дела. Теперь в часы, свободные от сельскохозяйственного экстаза, можно потихоньку подтюкивать и укладывать ошкуренные бревна, наблюдая, как вырастают стены будущего дома. То есть, выражаясь на великом и могучем, опять не случилось повода не выпить.

И вот тут произошла странность, ставшая первой в череде событий, рациональность которых удавалось объяснять с немалым трудом. Пропала моя двустенная кружка. Любимая, и, увы, единственная. Кружка всегда стояла в одном и том же месте, на полене у костра в своей излюбленной позе — донышком кверху. Я точно помнил, что кружку никуда не относил. Если ее сдуло ветром, она валялась бы где-то рядом. Я осмотрел все сучки, может, повесил и забыл, обегал все места недавнего пребывания, перетряхнул палатку. Тщетно.

Я старался рассуждать логически. Людей в округе нет. Птица кружку не утащит физически, даже при сильном желании. Может, давешний