Слезами горю не поможешь.

Когда стало темнеть, петли решётки скрипнули второй раз. Всё те же стражники принесли с собой небольшое корытце, из которого они зачерпывали маленьким половником серую невзрачную массу и бросали в редкие деревянные тарелки, у кого они были. У кого таких тарелок не было, то, что здесь называлось кашей, бросали прямо в протянутые ладони.

Передо мной женщина не удержала от слабости ладони сложенными вместе, и каша полетела на грязный пол. Сидевший рядом мужчина, успевший доесть свою порцию и облизывающий пальцы, мгновенно оттолкнул её в сторону, бросился на колени и стал слизывать комки прямо с пола, нисколько не задаваясь вопросом антисанитарии.

Я тоже было протянула ладони, но мне никто ничего не дал. Вместо этого оба стражника схватили меня за подмышки и потащили из камеры, наружу.

Меня тащили наверх, по каменой лестнице, отчего дикая боль пронизывала мою больную ногу каждый раз, как только моя стопа касалась краешка проклятой ступеньки.

Втащив в одну из комнат, они усадили — ставшее таким непослушным — тельце на очередной раскачивающийся стул.

Стоявший у небольшого столика, полностью заставленного различными ретортами и колбами, невысокий импозантный мужчина, с шикарными бакенбардами и в цветастом камзоле, замер, разглядывая свою гостью.

— И что я должен с ней сделать? — уточнил он у стражников ехидным тоном.

— Господин старший дознаватель приказал подлечить её...

— И как по вашему я буду её лечить, если вы оболтусы даже не удосужились привести девушку в порядок?

— Это не входит в перечень наших обязанностей, господин. Нам сказали привезти её к вам — мы привели.

— Распоряжение старшего дознавателя Пацюка Эдгардовича мы вам передали, — добавил второй стражник, — теперь она здесь под вашу ответственность.

После этого оба стража порядка вышли из комнаты, оставив нас наедине.

Импозантный господин не соизволил даже представиться. Он осмотрел сначала мой внешний вид, точнее его полное отсутствие, поцокал языком в качестве полного неудовлетворения, после чего стал осматривать больную распухшую конечность.

— Вот угораздило, — ворчал он про себя.

— Делать мне больше нечего как лечить всяких проходимок с низкой социальной ответственностью. Мне столько не платят, — громко крикнул он в дверь, продолжая при этом ощупывать ранки на ноге.

Стянув с меня остатки топика, он вылил на ткань странную тягучую белесую жидкость, содержащуюся в одной из многочисленных колб.

Раствор, растёкшись по ткани, мгновенно вспенился, и мужчина начал протирать им мою покалеченную ногу.

Я шипела от боли, несколько раз дёрнулась, но сильная крепкая рука, придерживала щуплое тело за талию, тогда как вторая медленно и абсолютно безжалостно продолжала стирать грязь с многострадального тела.

Эта боль меня слегка отрезвила и привела в сознание. В один момент стало не по себе от мысли, что я сижу перед незнакомым мужчиной в одном только лифчике. Попробовала прикрыться, но тут же повалилась на пол.

Он перевернул тряпку другой стороной и начал протирать ногу значительно выше раны, внимательно рассматривая проступающую под слоем грязи чистую и нежную кожу.

— А ну-ка, милая, сними-ка это с себя, — потребовал мужчина и тут же сам сорвал с меня остатки одежды. Юбочка и лифчик мгновенно улетели в противоположный угол комнаты, а я с размаху залепила дяденьке звонкую пощёчину, чем вызвала у него только непродолжительный громкий смех.

Скрутив свою жертву, он абсолютно не стесняясь в выражениях, выволок меня в коридор, на радость стражникам и жандармам, после чего, буквально запихнул в узкую каморку, где стояла высокая пузатая бочка, наполненная холодной дождевой водой.

Вот в эту бочку я и нырнула почти с разбега — уж дяденька постарался.

Стоило мне вынырнуть, как всё та же тряпочка, бывшая в бытность моим топиком, прошлась по моему лицу, затем по груди, рукам, спине и пояснице.

— Давай, давай, русалка, вылазь, а то уже жабры растут.

Когда процедура омовения закончилась, я стояла перед ним, держась одной рукой за подоконник, а второй стыдливо прикрывая пах. Мои трусики — последнее, что связывало меня с прошлой жизнью, сиротливо лежали в углу, грязным разорванным клочком ткани.

Мужчина, без тени эмоций на лице, продолжал стоять в проходе и рассматривать меня, словно некую диковинку.

Наконец, будто увидев всё, что ему было нужно, он бросил мне всего одно единственное слово: «Идём», — и вышел в коридор.

— Однако, они здесь все немногословны, — решила я для себя в тот момент, когда сидела перед господином Острожицем в его кабинете, а сам господин тщательно смазывал мою больную ногу водянистой зеленоватой мазью, которая почти мгновенно впитывалась в кожу с громким шипением.

Он, наконец, соизволил представиться и даже протянул какой-то старый плащ, чтобы укрыть нагое девичье тело.

Эта поистине волшебная мазь сняла боль и немного снизила воспалительные процессы. Я даже представить не могла насколько она может быть дорогой, поскольку видела, как она действует и с ужасом думала о том, чем придётся расплатиться за лечение.

Господин Острожиц так же осмотрел мои зубы, провёл рукой по волосам, осмотрел уши и кожу на лице.

Затем, по его распоряжению, я вновь попала в руки стражников, но в этот раз меня уже не тащили, а довольно аккуратно переместили в камеру, не забыв при этом пощупать упругость моей попки.