Пока возвращались домой, не обменялись больше ни словом, ни даже взглядом.

Проведя остаток ночи в бессмысленных сомнениях и попытках хоть в чём-то разобраться, я всё же спустилась на кухню, чтобы помочь с завтраком. Аппетита не было, но мысль заняться себя чем-то привычным показалась не такой уж бесполезной.

Устремив взгляд за окно, Эсайдес стоял в полушаге от стола и держал навесу пустую чашку, о которой, задумавшись, похоже, совсем забыл. На нём по-прежнему была вчерашняя, немного помятая одежда — небрежность, всегда казавшаяся невозможной. Судя по бледному лицу и серым теням под уставшими глазами, он даже не ложился.

— Привет, — прошептала, останавливаясь напротив.

— Клирия? — Эс словно только заметил, что уже не один в комнате, и очень этому удивился. — Доброе утро.

Он, наконец, поставил чашку на место и, нерешительно помедлив, обошел стол. Приблизился на расстояние всего пары сантиметров.

Что сейчас будет? Скажет ли он что-то по поводу вчерашнего, промолчит или и вовсе выставит за дверь? За ночь я перебрала множество вариантов, придумала десятки диалогов и теперь ожидала только самого худшего.

Бережные, тесные объятия чудесным образом сразу разогнали поглотившую меня тревогу.

Долго-долго выдохнув, обняла его в ответ, расслабляясь и отмечая, что утро уже не кажется унылым и холодным.

Несмотря на всё, что случилось с нами в последние дни, Эс остался таким же, как всегда: невозможно добрым и безгранично терпеливым. Раньше я без колебаний делилась с ним даже самым сокровенным — тем, что не могла доверить маме и стеснялась рассказать Двейну, чтобы не показаться смешной. Так почему же теперь, после его признания, я стала хранить секреты? Почему, не попытавшись объясниться, решила, что он не поймёт или осудит?

— Тебе со мной плохо? — спокойно, почти отстранённо, спросил он некоторое время спустя, продолжая, впрочем, неторопливо гладить по спине. — Скажи как есть, Рия.

— Не плохо! — отозвалась искренне. От волнения объяснения получались невнятными и, наверное, неразборчивыми: — Наоборот, Эс, мне с тобой хорошо! Правда!.. Но я совсем запуталась! С тобой всё не так, как я привыкла, и мне страшно! Не понимаю, чего на самом деле хочу и что чувствую. А ещё очень скучаю по маме! Это хуже всего, поэтому не мог бы ты завтра…

— Раз так, завтра я провожу тебя до границы леса.

Опасаясь, что мне послышалось, и не веря собственным ушам, воззрилась на него.

— Но, — пробормотала ошарашено, — я всего лишь хотела попросить отнести ей письмо…

— Я же обещал, помнишь?

Я всё ждала несуществующего подвоха, но Эсайдес молчал. Он ни словом не обмолвился о том, на сколько часов отпустит меня домой и будет ли приглядывать, притворившись человеком. Не грозил последствиями в случае повторной попытки побега и даже не просил пообещать непременно вернуться.

— Ну что ты? — улыбнулся, увидев, что я снова краснею. — Не рада?

— Ты очень добрый, — произнесла, уткнувшись лбом в его грудь. — Гораздо добрее, чем я заслуживаю.

— Никогда не замечал такой скромности, — протянул насмешливо. — Даже непривычно. Хватит уже заниматься самокритикой, Рия, а то я перестаю тебя узнавать. Просто скажи: «Спасибо», ладно?

— Спасибо, Эс.

— Вот и хорошо. Чем займёмся сегодня? Пойдём к той беседке?

До сих пор напряжённые нервы хоть как-то придавали мне бодрости, но едва беспокойство улеглось, навалилась сонливость, и постель стала гораздо привлекательнее похода на природу.

— Ты ведь, наверное, всю ночь не ложился, да? Давай останемся дома и немного поспим?

— Не думаю, что усну, — с улыбкой покачал он головой. — Но ты, разумеется, можешь идти к себе и отдохнуть. Я как раз успею приготовить нам обед.

Эсайдес выглядел так, словно только начал поправляться после долгой, выматывающей болезни, и я чувствовала в этом свою вину, а потому просто не могла согласиться.

— Какой обед? Потом приготовим. Я тебе помогу. Сон сейчас куда важнее, так что не спорь!

— Вот настырная, — беззлобно хмыкнул он и чуть прищурился. — Побудь рядом, Клирия? Тебе же понравилось спать на подушках. Места в моей комнате достаточно для нас обоих.

— Только если ты действительно будешь спать, — проговорила настороженно.

Хоть однажды мы уже засыпали вместе, в чужой спальне я чувствовала себя довольно скованно, а потому собиралась дождаться, когда Эс уснёт, и перебраться к себе.

Однако сам он думал по-другому.

— Иди сюда, — протянул руку, приглашая лечь рядом. — Мне хочется тебя обнять. Можно?

Как отказать в такой малости?

Прижавшись к боку, поудобнее устроила голову на его плече и закрыла глаза, затихла.

Сон не шел.

Тепло чужого тела отчего-то не умиротворяло, а наоборот, будоражило, будило потребность стать ещё ближе, прикоснуться. Пальцы, мирно лежавшие на груди Эса, сами собой дрогнули в попытке шевельнуться, и я уступила, понадеявшись, что он уже спит. Затаив дыхание, неспешно провела ладонью вверх, к плечу, а оттуда — к локтю, мимоходом отмечая, насколько его тело крепче и сильнее моего собственного.

В голове мелькнуло смутное сожаление, что нельзя избавиться от рубашки и дотронуться до самой кожи — гладкой и, вопреки жаркой погоде, необъяснимо светлой, лишённой и намёка на загар. Это, должно быть, куда приятнее.

Рядом с Эсом я словно становилась сама на себя не похожа. Не могла отказаться от его любви, не могла сказать «нет». Где-то в глубине души мне хотелось, чтобы он не спал и поцеловал меня, чтобы обнял ещё крепче и не отпускал. Хуже того, рядом с ним мне начинало казаться, будто то непреодолимое влечение, что я к нему чувствую, — это и есть любовь! Правильная любовь, о которой все так мечтают.

От подобных выводов впору было бы испугаться, но к тому времени меня окончательно сморила усталость. Вставать, шевелиться и даже думать стало лень, и я позволила себе уснуть.

Когда проснулась, за окном уже стемнело, и в комнате царил полумрак.

Эс, по-прежнему лежавший рядом, не шевелился, и я с облегчением решила, что он до сих пор спит, а значит, авантюрная затея с совместным отдыхом всё же благополучно завершилась.

Однако стоило пошевелиться, разминая затёкшую руку, оказалось, что радоваться было рано.

— Ну ты и соня, — улыбнулся он, приподнявшись на локте.

Ответить не сумела: легко и дразняще касаясь лба и щёк, Эсайдес с самый непринуждённым видом принялся убирать с моего лица прядки запутавшихся волос. Казалось, кончики его чутких пальцев, способны воспламенять всё, до чего только дотронутся. Ощущая, как внутри разгорается уже знакомый своевольный огонь, я всё же не находила сил отвернуться,