Шрифт:
Закладка:
– У тебя красивые глаза, Мариам.
– А у тебя они разного цвета…
– Я знаю. Но ты первая, кто мне об этом прямо сказал. Все твои слова идут от сердца.
– Разве это всегда хорошо?
– Думаю, нет. Но оставайся такой же искренней и чистой. И не держи на меня зла.
Я не ответила, демонстративно отвернулась к телевизору, где показывали, как группа активистов собралась на главной площади столицы, чтобы выразить протест возможным беспорядкам в стране.
Шадар вздохнул, гулко поставив пустую чашку на металлический поднос в пятнышках ржавчины.
– Даже не спросишь, болит ли моя голова? Эх, Мариам… какая ты строгая. И на самом деле могла бы ударить ножом? Тогда я легко отделался.
Он засмеялся, опустив локти на край дивана, и у меня все сжалось внутри. Неужели я готова простить его и снова жадно ловить каждое слово? Страшный человек, он зачем-то нарочно меня испытывает и некуда убежать. Скорей бы вернулась Айза.
А вдруг он специально ее отослал? Вдруг они сговорились, и подруга оставила нас вдвоем по его просьбе?
От этой мысли и близости Шадара мне стало плохо, даже кофе изменил вкус, показался приторно-сладким, противным.
– Что с тобой, Мариам?
– Голова болит, не люблю спать до обеда.
– У меня есть хорошие таблетки, но ведь ты не возьмешь…
– Нет.
– Здесь душно. Откроем дверь на балкон?
Я кивнула, а потом, воспользовавшись тем, что Шадар отошел в другой конец комнаты, убежала в коридор и закрылась в ванной. Пусть делает, что хочет. Я не выйду отсюда, пока Айза не появится. Не будет же он ломать дверь, тогда я стану кричать и сбегутся соседи. А он не желает привлекать внимание, он исчезает и появляется, как порыв ветра. Свидетели ему не нужны.
Но еще раньше подруги в домофон позвонил доставщик продуктов из супермаркета. Шадар занес в кухню шуршащие пакеты и не пытался узнать, долго ли я буду прятаться. Поэтому без помех приняла душ и вымыла голову, а потом услышала в коридоре громкий голос Айзы.
Она с воодушевлением рассказывала гостю о нашем нехитром житье, страхе перед первой для нее экзаменационной сессией и городе, затаившемся после тревожных новостей.
Когда я, наконец, покинула убежище и осмелилась заглянуть в кухню, на столе были разложены всякие деликатесы, а в центре красовалась пузатая бутыль дорогого вина. Шадар жестом пригласил меня присоединиться к трапезе, но я сказала, что чувствую себя нехорошо, извинилась и ушла в комнату.
Спустя пять минут ко мне прибежала Айза, начала упрекать за то, что не разбудила ее вчера и сейчас веду себя, как глупая трусиха или зазнайка.
– Что происходит, Мариам? Наша компания тебе не подходит? Не рано ли задираешь нос?
Шадар заступился за меня, хотя я в этом и не нуждалась. С приходом Айзы он вообще стал задумчив и серьезен, будто мыслями находился уже далеко. Казалось, его немного развлекло только прощальное представление, которое решила устроить неугомонная Айза.
Я опомниться не успела, как она нарядилась в костюм для исполнения восточного танца, правда, выступающий животик скромно повязала шелковым платком с кистями. Скоро по комнате поплыли щемящие душу арабские мелодии: зазвучали барабаны, зазвенели сагаты, застонала лютня.
Когда Айза прошлась по залу, энергично двигая бедрами и делая руками плывущего лебедя, я прикрыла рот ладонью, чтобы не рассмеяться. Мне было немножко неловко, но Шадар сохранял важный вид, одобрительно кивал, пряча снисходительную улыбку.
Запыхавшаяся Айза рухнула перед ним на колени, отвела торс назад и укрыла ковер распущенными волосами. Холмики ее груди часто поднимались и опадали, я невольно покосилась на Шадара, и тот весело подмигнул мне.
– В этом доме только одна искусная танцовщица?
– У Мариам намного лучше получается, но она сегодня слишком скромна, – ответила Айза, тяжело поднимаясь с пола и глядя на меня с неодобрением.
– Жаль, – вздохнул Шадар, – иначе я бы вообразил себя истинным падишахом. Но тогда мне бы вовсе от вас не уехать сегодня. Молодец, Мариам, сохраняешь мою голову светлой.
Айза смеялась, поводя голыми плечами, а я разрывалась от мучительного желания подсесть на ковер к Шадару и попросить вина, которое он медленно тянул из высокого бокала. Между нами продолжался безмолвный диалог взглядов и полунамеков.
Сердце мое отчаянно билось. Скорее бы этот мучитель исчез… нет, пусть время до семи вечера ползет, как черепаха на гору.
Я не знала, какую позу принять, куда деть руки, у меня горело лицо, и голос срывался, если нужно было что-то отвечать. Я чувствовала себя маленькой девочкой, потерявшейся на чужом празднике. И он прекрасно об этом знал, в любой момент готов был посадить себе на колени и накормить глянцевым виноградом, но продолжал держать расстояние и наблюдать со стороны.
Украдкой пыталась представить, как могла закончиться минувшая ночь, будь я покорной овцой. Шадар отнес бы меня на диван и сел рядом или даже прилег…
Я вспоминала силу его объятий, теплое дыхание на своем лице, сводящий с ума шепот. Я проклинала часы, неумолимо приближавшие разлуку, меня раздражал открытый наряд Айзы и ее свободное обращение с «дядюшкой».
Танцы давно закончились, но она продолжала бегать по комнате в шароварах и коротенькой кофточке, вольно прижималась к плечу Шадара и просила повлиять на отца в свадебном вопросе. А получив такое обещание, вслух возблагодарила небеса за грядущее счастье.
Под конец вечера я стала замечать, что Шадар устал от ее щебетания и уже торопился нас оставить. У порога он поцеловал Айзу в щеку и протянул руки в мою сторону.
– Пожелай мне удачи, Мариам! Может, больше никогда не увидимся.
Я приблизилась и опустила ресницы, тогда он сдержанно обнял меня и поцеловал прямо в губы, то есть на мгновение коснулся моих губ и сразу поднял голову.
– Береги себя, Мариам! Время неспокойное, прошу, будь осторожна.
Дверь за ним закрылась, Айза побежала на кухню с пакетом, который на прощание дал ей Шадар, а я помедлила немного и выглянула на лестничную площадку. Жалобно скрежетал старый лифт, увозя моего демона в бездну подступающей ночи, а на ступеньках, ведущих к последнему этажу, сидел одинокий взъерошенный голубь.
Он широко раскрывал клюв и топорщил крылья, а потом завалился набок и дернул лапками. В округе было много больных голубей, недаром в Гуричане еще осенью объявляли о птичьей эпидемии. Дворники хватали мертвые тушки за крылья и выбрасывали в мусорные баки.
Но никогда прежде птицы не забирались в наш