Первая большая победа Ивана IV — взятие Казани — была вполне подготовлена настойчивой и искусной политикой правительства эпохи опеки. Походу 1552 года предшествует постройка крепости Свияжск в виде форпоста и непосредственной угрозы Казани. О своеобразной технике московского военного строительства рассказывали потом немцу-опричнику Генриху Штадену следующее: «Великий князь приказал срубить город с деревянными стенами, башнями, воротами, как настоящий город, а балки и бревна переметить все сверху донизу. Затем этот город был разобран, сложен на плоты и сплавлен вниз по Волге вместе с воинскими людьми и крупной артиллерией. Когда он подошел под Казань, он приказал возвести этот город и заполнить все (укрепления) землей; сам он возвратился в Москву, а город этот занял русскими людьми и артиллерией и назвал его Свияжском». У царя в распоряжении, если верить Курбскому, было 150 больших орудий. Крепостные стены Казани пали благодаря мастерству служивших у него иностранных техников. Но что всего важнее: с конца сороковых годов власть занята усилением военных кадров и энергичным развитием военно-поместной системы, заложенной Иваном III.

С тонким тактом, без ухаживания за аристократией отбирает правительство состав государева полка, окружая особу царя группой наиболее преданных ему лиц. В 1550 году, после большого смотра, была отделена тысяча «лучших слуг» из провинциальных военных как княжеского, боярского, так и простого дворянского происхождения. В составлении списка обнаружились все достоинства московской правительственной историографии и статистики. Были приняты во внимание старые заслуги, дела отцов. Среди «тысячи» есть дети испытанных воевод, сыновья пленников несчастливой оршинской битвы 1514 года, встречаются имена синодика Успенского собора, куда, по повелению государя, записывались на вечное поминовение воины, «храбрствовавшие и убиенные по благочестию за святые церкви и за православное христианство».

В походе тысячники составляют штаб и гвардию войска: всегда они должны быть готовы на посылки, то есть исполнять различные поручения; чтобы иметь непосредственно под руками и наилучше вознаградить этот отборный состав администрации, царь испоместил всех, кто не имел подмосковных, владениями в ближайших окрестностях столицы. На должностях воевод, наместников, послов мы встречаем в последующие годы все те имена, которые были записаны в 1550 году в Тысячную книгу.

При Иване IV завершается начатое Иваном III превращение всех землевладельцев, вотчинников наравне с помещиками, в подвижное пожизненно служащее воинство. Монархия собирается взять в свое распоряжение все земли, занятые воителями, обратить их всех в государственных ленников. С этою целью Иван IV предлагает Стоглавому собору в 1551 году выяснить размеры вотчинных и поместных владений, сколько за кем числится земель, и затем произвести вновь поместную разверстку так, чтобы каждый получил по достоинству. А затем завести вотчинные книги для записи в них всех изменений, происходящих во владении вотчинными землями, а также для описи вотчин, сколько в них пашенной земли, лесов, всяких угодий. Царь выражает намерение отписывать различные угодья для поместий в определенных соотношениях, чтобы хозяйство окупало службу; прибыль в поместьях должна принадлежать пользователю, однако он не должен быть свободен в распоряжении землей, и если он запустошил пожалованное имение, — царь грозит ему опалой. Наконец, собору было объявлено, что царь решил послать писцов описать и смерить государство.

Эти торжественно-властные заявления переносят историка в далекую старину, ко временам блистательных римских цезарей, владевших громадными территориями, сажавших десятки тысяч ветеранов на строго вымеренные участки земли, поручавших ученым землемерам производить подробную опись недвижимости, инвентаря и ценностей. Основательность московской разверстки, точность приемов государственного хозяйства, неуклонная и беспощадная требовательность в делах службы дорисовывается одной частностью, находящейся в числе вопросов, предъявленных Стоглаву. Царь предлагает проект устроения вдовых боярынь. Здесь все предусмотрено: как быть, если вдова убитого воина молода и может выйти замуж; как быть, если у нее подрастают сыновья, какой оклад им придется получать, какова обязанность второго мужа и отчима детей первого брака. Высшая власть заботится о том, чтобы земля не уходила от службы, но вместе с тем страхует жизнь служилого воина, обеспечивая пропитание его семье.

Занятое развитием подвижности и гибкости армии, состоящей из помещиков, правительство в то же время озабочено охраной рядового воинства от притеснений со стороны крупных землевладельцев, то есть командиров, и тут мы опять вспоминаем византийских императоров, которые опекали своих солдат от «вельмож». В этом смысле мы читаем в летописи под 1556 годом об очень характерной мере, причем приходится пожалеть, что до нас не дошел подлинный текст указа. Мы узнаем, что в правительственном кругу обратили внимание на большие злоупотребления в среде служилых людей: вельможи и всякие воины завладели обширными землями и в то же время сократили свои служебные повинности так, что получилось полное несоответствие между службой и вознаграждением за нее в виде земли и жалованья. Поэтому решено произвести обмер земель и уравнять поместья, приведя вознаграждение в соответствие со службой, а излишек, который должен получиться при этом, разделить между неимущими.

Трудно выяснить существо реформы 1556 года, но по выражениям летописи видно, что она носила весьма решительный характер. Нас поражают самодержавно-коммунистические выражения, которые применяет летописец: вот, значит, какие социальные опыты мог себе позволить московский государь!

Об этом удивительном для иностранцев устройстве обязанных службой землевладельцев повествует с наивным восторгом как раз около времени указа 1556 года Ченслор, первый из англичан, давший описание московских нравов: «Пусть подумают, как легко здесь найти поместье или землю и как много здесь людей, обязанных снаряжаться на всякую войну во владениях государя. В этой стране нет собственников (курсив мой. — Р. В.), но каждый обязан идти по требованию государя, солдат или работник, со всеми необходимыми принадлежностями». Ченслор рассказывает далее, что если помещик умрет без мужских потомков, имение отбирается; если донесут об увечности и неспособности помещика к несению службы и розыск установит правильность донесения, поместье отбирается также, за исключением малой доли на прокормление увечного и его жены. «И он не смеет жаловаться на это; в ответ он скажет, что ничего не имеет, а что есть у него, то в руке Бога и государя, но не может он сказать, как обыкновенно говорит англичанин, когда имеет что-либо: это во власти Бога и моей. Говорят, что эти люди содержатся в великом страхе и послушании, так что всякий отдает на волю и в распоряжение государя имение, которое он накоплял и возделывал всю жизнь».

Вдохновляясь все больше и больше своим предметом, Ченслор, сам, по-видимому, консерватор по убеждениям, делает откровенное признание относительно своих соотечественников: «О если бы эти дерзкие бунтовщики содержались в таком же подчинении, чтобы они научились своим обязанностям по отношению к королям. Русские не могут сказать, как говорят ленивцы в Англии: я найду королеве человека служить вместо себя или проживать с друзьями дома, если есть достаточно денег. Нет, это невозможно в здешней стране; русские должны подавать униженные челобитные о принятии их на службу, и чем чаще кто посылается в войны, тем в большей милости у государя он себя считает».