Чудесные Данины умения очень пригодились и ярко проявились во время наших сборов для выезда из Германии и вывоза довольно громоздких предметов, приобретению которых я – сначала по неопытности, затем из-за охотничьей страсти – не смог противостоять. Даня сумел однажды так упаковать бельгийское зеркало в форме веера шириной более метра, что оно доехало до Челябинска в целости и сохранности. Он разобрал и упаковал двое настенных часов, которые теперь уютно тикают и звонят на разные лады в нашей квартире. Зная, как я каждый раз волнуюсь во время сборов, Даня упаковывал все, к моему успокоению, заранее.

Ил. 94. Д. С. Бредихин (р. 1991). Москва, 2021

Мы скрашивали отъезд веселым праздничным застольем и разговорами с Наташей по Skype или WhatsApp, радовались, что скоро соберемся за одним столом всей семьей, а это в последние годы, после отъезда Дани в Москву, случается, увы, не так часто, как хотелось бы. Я надеюсь, что отвечаю добром на добро, и хотел бы быть Даниилу не менее полезным, чем он был необходим мне, когда спасал меня при переходе границы. Надеюсь, такие возможности мне еще представятся.

* * *

Мой друг Борис тоже не раз навещал меня в Мюнхене и однажды специально приехал, чтобы помочь мне вернуться на родину после целого года жизни в баварской столице и самозабвенных путешествий по ее блошиным рынкам (см. ил. 95). Эти сборы тоже были веселыми, но совершенно в другом роде.

Ил. 95. Б. И. Ровный (р. 1959). Мюнхен, 2015

Боря – мой ровесник. Мы учились в одном университете и сдружились через пару лет после его окончания. Как сам он однажды выразился, «наша дружба – поздняя и без подробностей пионерского возраста»[608]. Мы сошлись стремительно быстро, как будто давно искали друг друга.

С Борисом мне всегда очень интересно. Он много знает, тонко чувствует, бесстрашно размышляет, и его формулировки хочется растаскивать на цитаты. Его фразы вроде «Изя[609], мы в большой опасности», «В этой стране невозможно одновременно зарабатывать деньги и удовлетворять собственное любопытство» или «Идеологией государства не может быть идеология бабла» давно вошли в наш общий обиход. Боря – из тех немногих референтных персон, с которыми я сверяю свои действия.

У Бориса тонкий вкус. Он любит старину, старые добротные вещи и новые машины британского и немецкого происхождения. Он с большой любовью и в едином стиле формирует свое жизненное пространство. Но к блошиному рынку он относится брезгливо и сопровождает меня в поисках сокровищ на барахолке исключительно из уважения к моей слабости.

Мы дружим больше чем полжизни, но встречаемся значительно реже, чем нам обоим хотелось бы. И оба болезненно ощущаем это. Мы много пережили вместе, и нам есть что вспомнить. Среди наших «воспоминаний на двоих» много чего не вошло в опубликованные тексты. В том числе и эта история, которую я кратко изложу.

* * *

В моей съемной квартирке в центре Мюнхена царил кавардак: был канун отъезда, в холодильнике стыла водка, а на столе ждала последняя холостяцкая трапеза. Но сборы не ладились: вещи не хотели съеживаться и компактно укладываться, багажных мест становилось все больше, сумок не хватало, определить вес упакованного багажа не получалось – сломались весы. Наконец стало ясно, что все нажитое за год вывезти не удастся. Хорошо, что накануне я договорился с администрацией принимавшей меня Исторической коллегии, что могу оставить что-то из вещей, если не получится их «эвакуировать», в здании коллегии на вилле Каульбаха на одноименной улице позади Людвигштрассе – главной представительской улицы Мюнхена.

Мы отложили то, что пойдет в подвал виллы, – все это едва можно было унести вдвоем за один раз. Апогеем хаоса стали поиски моего паспорта, который затерялся среди всего этого бедлама. Паспорт искали втроем, вместе с Наташей, командовавшей с экрана ноутбука. Наконец паспорт нашли, осталась пара выдвижных ящиков со всяким «хламом».

– Игорь, водка стынет! – взмолился Боря.

Поддавшись нетерпению моего не очень практичного друга и собственной тоске по запотевшей рюмочке, я один за другим вытряхнул ящики в мусорные мешки. (Под утро я решил все же провести ревизию мусора и нашел среди него несколько милых безделушек с блошиного рынка.)

Ранним утром следующего дня, нагруженные «барахлом», торчавшим из многочисленных кульков, которые висели на каждом из наших скрюченных пальцев, мы отправились в Историческую коллегию. Это было совсем недалеко – всего в двух кварталах от моего жилья.

– Главное – не встретить полицию и знакомых, – рассуждали мы, похожие на переезжающих бомжей или мелких квартирных воришек, возвращающихся с дела. И тут же, как назло, столкнулись нос к носу с коллегой.

Но и этот маленький момент неловкости был пережит, и покупка в аэропорту еще одного чемодана, и доплата за багаж. И вывоз барахла из подвала виллы Каульбаха, который растянулся более чем на год и стал притчей во языцех среди моих друзей в Челябинске и Мюнхене.

Спасибо за понимание работникам виллы, спасибо Боре за терпение. Теперь эта история – не более чем веселая байка из нашего совместного прошлого. Прошлого, которое внесло свою незаметную лепту в русский след на блошином рынке. Прошлого, в котором блошиный рынок оставил ощутимый след – настолько существенный, что его захотелось запечатлеть в книге.

Что мы делаем на блошином рынке?[610]

Вопрос, поставленный в заглавие рассказа, завершающего последнюю часть книги, может показаться абсурдным. Ведь авторы на протяжении всей книги постоянно рассказывают о себе на блошином рынке, о том, что их туда привело, как они себя там ведут, какие страсти переживают, чему радуются, о чем горюют, что замечают, чему не доверяют. Для читателя не новость, что мы являемся не коллекционерами, а «безыдейными» любителями-«охотниками», что мы не разыскиваем ничего определенного, а ищем сильных впечатлений, полагаемся на интуицию больше, чем на экспертное знание, надеемся на неожиданную, счастливую находку, приобретаем только то, мимо чего не в силах пройти (если позволяет кошелек). Этим мы неотличимы от многих других завсегдатаев блошиных рынков.

Кое о чем, что отличает нас от значительной части посетителей барахолок, мы уже написали в предыдущих главах. Например, о том, что мы много времени проводили на толкучке неразлучно, рука об руку, и безоговорочно поддерживали друг друга в выборе объекта для торга. Или о том, как Наташа из-за нехватки знания немецкого языка мобилизовала все компенсирующие познавательные и коммуникационные ресурсы – зрение и обоняние, жестикуляцию и мимику, улыбку и смех. О том, как ловко мы научились торговаться, через несколько страниц расскажет Наташа. В этом она психологически поднаторела больше меня. Когда же я появлялся на рынке в одиночку, я сливался с массой профессиональных торговцев, отличить от которых меня было практически невозможно.

И все же, что значит заглавный вопрос: что мы, семейная пара российских граждан, часто и подолгу бывавшие за границей, делали на блошиных рынках?

Этот вопрос можно разложить на составляющие. Какой культурный опыт мы принесли с собой из СССР/РФ на немецкие блошиные рынки – опыт, влияющий на наше поведение на европейской барахолке? Почему мы не ограничились посещениями толкучки, а решились написать об этом книгу? В какую долгую культурную традицию эти научно-литературные заметки можно вписать?

* * *

Есть несколько очевидных грузов в нашем культурном «багаже», выступающих своеобразными линзами в оптике нашего взгляда на товары немецкой барахолки. Прежде всего, это чувство брезгливости при виде предметов с нацистской символикой. Мне трудно преодолеть себя и взять их в руки. Я вырос в СССР, где советской пропаганде не удалось монополизировать толкование Великой Отечественной войны для укрепления режима. Конечно, советская литература, в том числе детская и школьная, интенсивно занималась темой войны. Бесспорно, война была в центре внимания советского массового искусства. Но главное – в каждой семье культивировалась память о потерях родных и близких. 9 Мая – не только праздник, но и день траура. Мне с детства было известно о погибших на войне еврейских и русских