Шрифт:
Закладка:
В какой-то момент мы поняли, что воздух откуда-то поступает, раз мы до сих пор не задохнулись, да и свечи горели ровным пламенем, значит был приток кислорода. Тогда мы ещё не знали, что это за воздух.
В общем, нам надо было выбираться и кое-как нам удалось найти место, откуда поддувало. Ещё, наверное, целый день разгребали завалы, меня чуть бетонной балкой не придавило, но вылезли.
Ну, что можно сказать, наши самые плохие ожидания оправдались. То, что творилось на земле сложно описать словами. Пепел, пыль, мёртвые тела, руины…
Разорвали часть одежды, чтобы прикрыть рот и нос. Ночевали в каких-то развалинах. По пути встретили группу людей… обгоревших, почти без одежды. По-моему, они сошли с ума, все и сразу. Может быть, для них так было даже лучше.
Сколько шли, точно не помню, день или два, может быть, но, в итоге, когда уже совсем потеряли надежду, вышли на военных, которые нас принялись обрабатывать от радиоактивной пыли. Выдали лекарства, сказали, что могло быть хуже, отправили в лагерь для беженцев.
***
Москва. Даже с учётом военного положения столица кипела жизнью, насколько это было вообще возможно в текущих условиях. Либо государство плюнуло на необходимость рассредоточения гражданского населения по стране, либо у него элементарно не хватало ни рук, ни средств, чтобы справиться с наплывом людей, которые считали столицу чуть ли не своеобразной Меккой, которую не в состоянии поразить ни одна ракета противника. Знали бы они как ошибаются и в каком состоянии реально находятся остатки противоракетной обороны, поспешили бы убраться из Москвы как можно быстрее и как можно дальше.
Но людям свойственно надеяться и заниматься самообманом даже тогда, когда надеяться не на что, а факты настолько неприятны, что мозг предпочитает найти любое объяснение, чтобы их не принимать, или просто начинает их игнорировать в малодушной попытке избежать неприятных ощущений.
А понять следовало одну простую истину: ничего абсолютного не существует, у всего есть свой предел прочности. Противоракеты на исходе, часть производств, где их делали, уничтожена, часть работает на износ, не успевая покрыть растущую потребность, к тому же враг не оставляет попыток прорваться к местам их производства при помощи обычных крылатых ракет, что опять же истощает запасы уже готовых систем противовоздушной обороны.
Чего ещё хватало, так это собственно межконтинентальных баллистических ракет, и прочих носителей, в том числе гиперзвуковых, которые могли доставить ядерный заряд к месту назначения, чтобы очередная порция людей отправилась в ад, ну а мы, понятное дело, в рай.
Таким оружием можно было нанести очередной массированный превентивный удар, или, если хотите, ответный, спастись от которого было бы практически невозможно.
Люди гнали от себя эти мысли, но хочешь-не хочешь в разговоре то и дело всплывали рассуждения о Второй волне. Да, и сейчас, то и дело, куда-нибудь да прилетала ядерная боеголовка, но это были спорадические проявления, которые никак нельзя было назвать массированным ударом.
Вторая волна. Это то, после чего, скорее всего, на человеческой цивилизации в том виде, в каком она нам знакома, пришлось бы поставить крест. Выжившие смогут разве что в силу своих литературных способностей высечь на камне эпитафию этому миру. А потом они отправятся бродить по радиоактивным пустошам в поисках незаражённой местности. Ну, или решат не продлевать свои мучения, чего тоже нельзя исключать.
В столице, как и ожидалось, был объявлен комендантский час, поэтому сейчас людей было много, все старались сделать свои дела до наступления шести часов вечера. После на улицах могли находиться только те, кто обладал специальным пропуском. Влад вспомнил, как ему однажды пришлось сидеть в обезьяннике — впервые в своей жизни — и как его вытаскивал знакомый полицейский.
Хм… наверное, он, тот полицейский, тогда тоже погиб. Когда они сидели в колодце под землёй, а наверху всё горело и разлеталось радиоактивной пылью под воздействием высоких температур и взрывной волны.
Вроде всё это совсем недавно было, а такое чувство, будто прошли годы, и ты вспоминаешь то, что произошло когда-то очень и очень давно. В каком-то смысле так оно и было. Не важно, сколько времени прошло от того или другого события, все они для тебя недоступны. Что день назад, что год, что тридцать лет.
Наверное, впервые с тех пор как личный автомобиль Влада оказался прикованным к парковке по причине поломки, он сидел за рулём. Ощущал себя при этом почти оправившимся от ранений и даже чувствовал некоторую бодрость в теле, чего, конечно, не скажешь о душевном состоянии. Он старался гнать от себя негативные мысли, но то, что произошло в Твери, не давало ему покоя.
Зацепка в виде майора буквально выпала у него из рук, лишив его возможности получить ответы на многие вопросы. Чувство жгучей досады разъедало Влада изнутри. Майор упомянул, что тоже работал на Комитет, но по какой-то причине оказался очень недоволен сотрудничеством. Настолько, что даже решился на предательство и переметнулся на другую сторону. Правда на кого он работал, было понять не возможно, и походу сам Гареев не очень это понимал. ЦРУ? МИ-6? Или какой-то аналог Комитета?
Были в его предательстве какие-то личные мотивы, Влад чувствовал это, и хотел попытаться разговорить майора, как бы противно ему при этом не было. Хватит уже давать волю эмоциям — можно подумать и о деле.
Гареев говорил, что его обманули. Алексей при этом молчал. Влад не видел, как пограничник реагировал на слова Гареева, тот стоял за его спиной. Скорее всего, капитан и майор не были знакомы, признаков этого Влад не заметил. Но это не значит, что пограничник не мог быть в курсе ситуации с Гареевым. Даже если и не знал сразу, то мог навести справки по своим каналам, которые, судя по всему, со скрипом, но всё ещё работали.
И вот то его выражение лица,
