Он попытался придать им форму какого-нибудь зверя, но это не удалось. Они были слишком изуродованы пулями.

Он собрал их и бросил в огонь. Потом поднял ружье и обошел костер, уселся спиной к стволу, положив ружье на колени.

Он вспомнил топоток маленьких лап — словно тысячи деловитых мышат разбегаются по кустам. Он слышал их дважды: один раз ночью у водоема и сегодня ночью снова.

Что же такое Цита? Разумеется, она не имеет ничего общего с обычным зверем, которого он считал, что выслеживает.

Зверь-муравейник? Симбиотическое животное? Тварь, принимающая различные формы?

Шотвелл, который в таких делах собаку съел, может, и попал бы в точку. Но Шотвелла здесь нет. Он остался на ферме и, наверное, беспокоится — почему не возвращается Дункан.

Наконец сквозь деревья просочился рассвет — мягкий, рассеянный, туманный и зеленый, под стать пышной растительности.

Ночные звуки затихли и уступили место звукам дня — шуршанию невидимых насекомых, крикам скрывающихся в листве птиц. Где-то вдали возник гулкий звук, словно толстая бочка катилась вниз по лестнице.

Легкая прохлада ночи быстро растаяла, и Дункана обволокла влажная жара — безжалостная и неутомимая.

Идя кругами, Дункан нашел след Циты ярдах в ста от костра.

Зверь уходил быстро. Следы глубоко вминались в почву, и расстояние между ними увеличивалось. Дункан спешил как только мог. Хорошо бы припустить бегом, чтобы не отстать от Циты, потому что след был ясен и свеж.

«Но это было бы ошибкой,— сказал себе Дункан,— Слишком уж свежим был след, слишком ясным, словно животное старалось вовсю, чтобы человек его не потерял».

Он остановился, спрятался за ствол дерева и стал разглядывать следы впереди. Его руки устали сжимать ружье, и тело было слишком напряжено. Он заставил себя дышать медленно и глубоко — он должен был успокоиться и расслабиться.

Он разглядывал следы — четыре пятипалых углубления, потом широкий промежуток, затем снова четыре пятипалых следа. И земля в промежутке была ровной и девственной.

Пожалуй, слишком уж ровной, особенно в третьем промежутке. Слишком ровной, и в этом было что-то искусственное, словно кто-то разглаживал ее ладонями, чтобы заглушить возможные подозрения.

Дункан медленно втянул воздух.

Ловушка?

Или воображение разыгралось?

Если это ловушка, то, не остановись он у дерева, он бы в нее угодил.

Он ощутил и нечто иное — странное беспокойство — и поежился, стараясь разгадать, в чем же дело.

Он выпрямился и вышел из-за дерева, держа ружье на изготовку. «Какое идеальное место для ловушки!» — подумал он. Охотник смотрит на следы, а не на промежуток между ними, так как это ничейная земля, ступать по которой безопасно.

«Ты умница, Цита,— признал он.— Умница Цита!»

И тут понял, чем вызвано ощущение беспокойства,— за ним следили.

Где-то впереди затаилась Цита. Она смотрит и ждет. Она взволнована ожиданием. Может быть, она даже еле сдерживает смех.

Он медленно пошел вперед и остановился у третьего промежутка между следами. Площадка впереди была ровнее, чем ей следовало быть. Он был прав.

— Цита! — позвал он.

Голос прозвучал куда громче, чем ему хотелось, и он застыл, смущенный этим звуком.

И тогда он понял, почему его голос звучал так громко.

Это был единственный звук в лесу.

Лес внезапно замер. Замолчали птицы и насекомые, и вдалеке пустая бочка перестала катиться по лестнице. Даже листья замерли — перестали шуршать и бессильно повисли на стебельках.

Во всем ощущалась обреченность, и зеленый свет перешел в бронзовый.

Свет был бронзовым!

Дункан в панике огляделся — прятаться было негде.

И прежде чем он успел сделать хоть шаг, налетел скун, и неизвестно откуда возник ветер. Воздух наполнился летящими листьями и сором. Деревья трещали, скрипели и раскачивались.

Ветер повалил Дункана на колени, и, стараясь подняться, он вспомнил — словно вспышка его озарила,— каким он видел лес с вершины обрыва: кипящая ярость урагана, бешеное верчение бронзовой мглы, деревья, вырванные с корнем.

Ему почти удалось встать, но он тут же потерял равновесие и уцепился руками за землю, пытаясь подняться вновь, и в мозгу настойчивый голос кричал ему «беги!», а другой голос умолял его прижаться к земле, зарыться в землю.

Что-то тяжелое ударило его в спину, и он упал на ружье, ударился головой о землю, и мир завертелся, грязь и рваные листья приклеились к лицу.

Он пытался отползти, но не мог, ибо что-то схватило его за лодыжку и не отпускало.

Он лихорадочно пытался очистить глаза от грязи и выплюнуть листья и землю, набившиеся в рот.

По вертящейся земле прямо на него неслось что-то черное и громоздкое. Он понял, что это Цита и через секунду она подомнет его.

Он закрыл лицо рукой, выставил вперед локоть, чтобы смягчить первый удар гонимой ураганом Циты.

Но столкновения не последовало. Менее чем в ярде от Дункана земля разверзлась и поглотила Циту.

Неожиданно ветер стих, и листья вновь безжизненно повисли, и вновь на лес опустилась жара, и все кончилось. Скун прилетел, ударил и унесся прочь.

Прошли минуты, думал Дункан, а может, и секунды. Но за эти секунды лес превратился в груды поваленных деревьев.

Он приподнялся на локте, взглянул, что же случилось с его ногой, и понял, что ее придавило упавшим деревом.

Он осторожно попытался поднять ногу — ничего не получилось. Два крепких сука, отходивших от ствола почти под прямым углом, глубоко вонзились в землю, и нога его была прижата к земле этой вилкой.

Нога не болела — пока не болела. Он ее просто не ощущал — как будто ее не было. Он попытался пошевелить пальцами, но тоже ничего не почувствовал.

Дункан отер пот с лица рукавом рубашки и попытался унять поднявшийся в нем панический страх. Потерять самообладание — это худшее, что может случиться с человеком в такой ситуации. Следовало оценить обстановку, спокойно поискать выход, а затем следовать намеченному плану.

Дерево казалось тяжелым, но, возможно, удастся его сдвинуть. Хотя, если он его сдвинет, ствол может опуститься на самую землю и размозжить колено. Два сука, вошедшие в землю, удерживали вес ствола.

Лучшим выходом будет подкопать землю под сучьями, затем вытащить ногу.

Дункан выгнулся назад и попытался рыть землю ногтями. Под тонким слоем перегноя его пальцы натолкнулись на твердую поверхность, по которой они лишь скользили.

Всерьез встревожившись, он попытался снять перегной в других местах. И везде сразу под ним начинался камень — очевидно, в этом месте прямо к