– Он тебе ни к чему, сьер, – сказал я. – Я слишком слаб.

– Но крепнешь на удивление быстро… в чем я уже убедился. Да, шатлены Теклы более нет, если не считать вот этой жизни в тебе, и хотя вы постоянно вместе, каждый из вас одинок. Ты ведь все еще ищешь Доркас? О которой, если помнишь, рассказывал мне при встрече в Тайной Обители…

– Отчего ты лишил жизни Теклу?

– На моей совести ничего подобного нет. Твоя ошибка заключается в убежденности, будто на мне держится, мне повинуется весь белый свет. Однако это не так. Подобным не могу похвастать ни я, ни Эреб, ни кто-либо другой. А что до шатлены, ты и есть она. Арестовали тебя гласно, в открытую?

Воспоминания об аресте оказались необычайно, невероятно яркими – прежде я даже не думал, что такое возможно. Миновав коридор с вереницами печальных серебряных масок вдоль стен, я раздвинул затхлые древние портьеры и вошел в одну из заброшенных комнат с высоким сводчатым потолком. Курьер, с которым я должен был встретиться, еще не появился. Понимая, что пропыленные диваны безнадежно испачкают платье, я сел в хрупкое с виду резное кресло из позолоченной слоновой кости. Сорванный со стены гобелен накрыл меня со спины: оглянувшись на шорох, я успел разглядеть, как на голову мне падают вышитые крашеной шерстью Участь, увенчанная цепями оков, и Недовольство с посохом и склянкой песочных часов в руках.

– Схватили тебя, – не дождавшись ответа, продолжил Автарх, – некие офицеры, узнавшие, что ты втайне передаешь любовнику единокровной сестры определенные сведения. Схватили втайне, так как семья твоя пользуется немалым влиянием в северных землях, и поместили во всеми забытую тюрьму. К тому времени, как весть о случившемся дошла до меня, тебя уже не было в живых. Заслуживали ли офицеры, самочинно распорядившиеся твоей судьбой в мое отсутствие, наказания? Они – патриоты, а ты оказалась изменницей.

– Я, то есть Севериан, тоже изменник, – сознался я и впервые рассказал ему во всех подробностях о том, как однажды спас Водала, а после разделил с ним трапезу.

Дослушав рассказ до конца, Автарх глубокомысленно кивнул:

– Да, большая часть твоей верности Водалу – разумеется, от шатлены. Кое-что она внушила тебе еще при жизни, а остальное передала после смерти. Уверен, при всей своей наивности ты оказался отнюдь не настолько простодушен, чтобы подумать, будто пожиратели трупов угостили тебя именно ее плотью чисто случайно.

– Но если б он даже знал о моей связи с ней, то все равно никак не успел бы доставить из Несса ее тело, – возразил я.

Автарх улыбнулся:

– Неужели ты позабыл, как совсем недавно рассказал мне, что, спасенный тобою, он скрылся на точно таком же флайере? Из того леса, едва ли в дюжине лиг от Городской Стены, он мог долететь до самого центра Несса, выкопать труп, прекрасно сохранившийся в мерзлой земле до весны, и вернуться назад в течение одной-единственной стражи. Мало этого, ему вовсе не требовалось ни так много знать, ни куда-либо спешить. О гибели шатлены Теклы, сохранившей верность ему до конца жизни, он вполне мог узнать, пока ты сидел взаперти, под охраной собратьев по гильдии. Потчуя ее плотью соратников, он рассчитывал укрепить их преданность своему делу и в других соображениях, побуждающих к похищению ее тела, совсем не нуждался. По похищении Водал, скорее всего, перезахоронил труп до поры – например, в погребе, загодя набитом снегом, или в каком-нибудь руднике, благо рудников в тех краях предостаточно. А после, когда появился ты, решил покрепче привязать тебя к себе и велел пустить запас в дело.

Тут что-то с невероятной быстротой промелькнуло мимо самого носа нашего флайера. Флайер встряхнуло, на экране посреди приборной панели заплясали искры.

Прежде чем Автарх успел совладать с машиной, нас отшвырнуло назад. Парализованный оглушительным грохотом, я замер, глядя на желтую вспышку пламени, расцветающую в содрогнувшемся небе. Однажды Эата при мне подстрелил из пращи воробья. Подобно той самой птахе, подбитой на лету камнем, наш флайер качнулся, завалился набок и, кувыркаясь в воздухе, рухнул вниз.

Очнулся я в темноте, окутанный едким дымом с примесью запаха сырой земли. Какой-то миг, а может, и целую стражу мне, забывшему о вчерашнем спасении, казалось, будто лежу я на том самом поле, где вместе с Дарией, Гуасахтом, Эрблоном и остальными бил асциан.

Поблизости лежал кто-то еще. Я слышал его дыхание, скрип, шорохи, но поначалу не уделил им внимания, а после, вообразив, будто где-то рядом возятся ищущие пропитания звери, не на шутку перепугался, однако еще некоторое время спустя вспомнил, что произошло, и понял: все эти звуки издает Автарх, переживший падение вместе со мной.

– Стало быть, ты все-таки жив, – отозвался он на мой оклик. Казалось, эти слова стоят ему последних сил. – А я уж боялся, что ты умрешь… хотя о твоих способностях помнил прекрасно. Привести тебя в чувство не удалось, да и пульс почти не прощупывался.

– Я забыл, забыл! Помнишь, как мы пролетали над армиями? Так вот, я на время забыл об этом! И теперь знаю, каково это – забывать!

Автарха невесело, едва слышно рассмеялся:

– Знаешь и не забудешь до конца дней?

– Хотелось бы, только память об этом меркнет с каждым сказанным словом. Рассеивается, словно туман… а это, наверное, тоже забвение. Из чего нас сбили?

– Понятия не имею. Однако слушай. То, что я скажу сейчас, – самые важные слова в моей жизни. Слушай внимательно. Ты служил Водалу, его мечтам о возрожденной империи. Тебе все еще хочется, чтоб человечество снова отправилось к звездам?

– Люди Урд, странствующие меж звезд, из галактики в галактику, повелители дочерей солнца, – проговорил я, припомнив услышанное от Водала в лесной чаще.

– Когда-то так все и было… да только люди прихватили туда с собой старые войны, начатые на Урд, и там, под юными солнцами, затеяли немало новых. Даже они, – (видеть его я не мог, но, судя по тону, в этот момент он кивком указал в сторону асциан), – понимают, что так больше быть не должно. Им хочется свести человечество к единственной личности… одной и той же, повторенной бессчетное множество раз. Мы же хотим, чтобы каждый заключал в себе все человечество, все его чаяния и устремления. Скажи, видел ли ты флакончик, который я ношу на груди?

– Да, и не раз.

– Внутри – фармакон, подобный альзабо, загодя смешанный, хранимый в виде суспензии. Ниже пояса я уже холоден и скоро умру. Прежде чем я умру… ты должен им воспользоваться.

– Но я не вижу тебя, – сказал я, – и двигаюсь еле-еле.

– Тем не менее найди способ, найди. Ты ничего не забываешь, а стало быть, должен помнить тот вечер, когда явился ко мне, в Лазурный Дом. Тем же вечером у меня побывал еще кое-кто. Когда-то я был слугой, лакеем в Обители Абсолюта… поэтому они меня и ненавидят. И с тем же пылом возненавидят тебя за то, кем ты был прежде. А Пеан, мой наставник, пятьдесят лет ведавший пасеками… однако я знал, кто он на самом деле, ибо встречался с ним до того… сказал, что ты – тот самый… следующий. Только не думал я, что случится это так скоро…