Шрифт:
Закладка:
Установление советского контроля над Восточной Европой, было вызвано не идеологическими или империалистическими причинами, приходит к выводу Флеминг: «первым движущим и продолжающимся мотивом СССР была и остается безопасность»[2418]. Опыт развязывания Второй мировой войны наглядно показал, что мелкие националистические государства Европы являются не субъектами, а объектами международной политики: они неспособны проводить самостоятельную не только внешнюю, но и внутреннюю политику, и в конечном счете становятся соучастниками в развязывании европейской войны.
Подтверждающим примером тому являлись Венгрия и Румыния, армии которых приняли участие в походе на СССР, причем каждая из них по численности превосходила армию Великобритании. Еще более наглядный пример давала Чехословакия:
«Совершенно очевидно, — отмечал главный обвинитель от Великобритании Х. Шоукросс на Нюрнбергском процессе, — что захват этих двух государств (Австрии и Чехословакии), их ресурсов, человеческих ресурсов и военного производства неизмеримо усилили позиции Германии…»[2419]. Именно эти задачи и ставил Гитлер в своей директиве по операции «Грюн»: «В период операции в интересах скорейшего повышения общего военно-экономического потенциала необходимо быстрое выявление и восстановление важных предприятий… По этой причине для нас имеет решающее значение обеспечить сохранность чешских заводов и промышленных сооружений, насколько это возможно в ходе военных операций»[2420].
Однако благодаря Мюнхену восстанавливать ничего не пришлось: не только все чешские заводы, но и фермы, дома, коммуникации и т. д. остались нетронутыми. Захваченные в Чехословакии ресурсы и мощности позволили Гитлеру вооружить и обеспечить полуторамиллионную армию. Наиболее весомым чешским подарком были заводы «Шкода». «Чешские заводы «Шкода», — по словам Черчилля, — представляли собой… военно-индустриальный комплекс, который произвел между сентябрем 1938 и сентябрем 1939 года почти столько же военной продукции, сколько вся военная промышленность Англии!»[2421] «Фюрер очень хвалит прилежание и изобретательный талант чехов, — писал в марте 1941 г. Геббельс, — Завод Шкода сослужил в этой войне величайшую службу… Крупп, Рейн-металл и Шкода — наши три большие оружейные кузницы»[2422].
Но это была только часть наследства, доставшегося Германии от Мюнхена. На еще более важную его составляющую указывал И. Фест, который отмечал, что после Мюнхена «Англия и Франция почти полностью лишились авторитета, на их слова отныне, казалось, больше никто не обращал внимания, и скоро другие державы, в особенности восточноевропейские, каждая на свой страх и риск, начали пытаться поладить с Гитлером»[2423].
Участь Чехословакии ожидала и прибалтийские страны — выполнение «плана Гофмана» шло своим чередом. 7 марта в Москве получили сообщение о германо-эстонском соглашении, которое позволяло разместить немецкие войска недалеко от Ленинграда[2424]. 23 марта 1939 г., под угрозой вторжения, Германия в очередной раз восстановила историческую справедливость, заставив Литву вернуть ей порт Мемель (Клайпеда), отторгнутый Литвой у Германии под шум Рурского кризиса в январе 1923 г. В Мемеле уже в конце 1938 г. на выборах местные нацисты получили голоса 90 % избирателей. Таким образом, отмечает У. Ширер, «свершилось еще одно бескровное завоевание»[2425].
Правительства Англии и Франции не воспрепятствовали этому новому акту германской агрессии, хотя под Клайпедской конвенцией стояли их подписи[2426]. 15 мая Великобритания признала возврат Мемеля к Германии. В те же дни Германия навязала Румынии хозяйственный договор, который обеспечивал Рейх нефтью. Германия становилась хозяином ресурсов и промышленности Восточной Европы[2427]. В апреле воодушевленная примером Гитлера и подбодренная попустительством английского правительства Италия захватила Албанию.
Польша, попыталась сопротивляться, но на деле лишь сорвала последнюю возможность создания франко-советской антигерманской коалиции: отказавшись пропустить советские войска через свою территорию, она сделала невозможным создание Второго фронта в 1939 г., что делало Вторую мировую войну неизбежной.
Созданный творцами Версальского мира «санитарный кордон» вокруг Советской России, стал плацдармом для развязывания Второй мировой войны. После тех огромных жертв, которые понесла страна, ради своего выживания, «Советский Союз, — по выражению Флеминга, — повернул этот санитарный кордон обратно на Запад»[2428]. Потери понесенные русскими во время Второй мировой войны «находятся за пределами понимания. Ни один человеческий разум не может принять их, — пояснял Флеминг, — Более того, недостаточно понять их интеллектуально. Что означает этот безграничный ущерб для русских, нужно почувствовать»[2429].
«Естественно, сытый американец, сидящий в своем неповрежденном доме, никогда не сможет сделать этого должным образом. Он мог понять полностью только в том случае, если бы точно так же были опустошены Соединенные штаты от Атлантики до Миссисипи, где погибло бы около 27 млн. человек, вдвое больше стало бездомных, а 60 млн. подверглись всем унижающим и жестоким испытаниям, какие только мог изобрести фашистский ум. Только тогда можно было по-настоящему узнать, как русские: чувствуют себя в безопасности от будущего нападения через Восточную Европу»[2430].
«Единственный факт, который переопределяет все остальные факты, является то, — подтверждал Э. Маккормик в «Нью-Йорк Таймс» 28 октября 1945 г., — что целью России является обеспечение своей безопасности, что является ее мотивом создания внешней крепости (из стран Восточной Европы)»[2431]. Только в завершëнно извращенном сознании могла родиться мысль, «что страшно израненные советские народы, среди руин которых на всем континенте насчитывалось свыше двадцати миллионов свежих могил, вдруг решили завоевать мир»[2432].
«Без глубокого понимания глубочайшего и сильнейшего психологического импульса, оставленного Второй мировой войной, все остальное тщетно…, — пояснял Д. Флеминг, — Ни один народ в мире, который сначала пострадал так, как советские народы, а затем одержал огромную военную победу, не пошел бы в Восточную Европу просто так. Они должны были убедиться, что врата вторжения закрыты, причем методами, которые казались им разумными, а не теми, которые рекомендовали другие, живущие на большом расстоянии»[2433].
Восточная Европа могла служить делу мира и безопасности только при условии, если бы она состояла из дружественных Советскому Союзу или нейтральных государств. Там, где страны гарантировали свой нейтралитет и не имели сильных социалистических течений, Советский Союз подтверждал их нейтральный статус, как например Австрии или Финляндии. Там же, где имели сильные просоциалистические настроения, Советский Союз был вынужден волей неволей пойти на поддержку дружественных правительств, и в этом не было ничего необычного, точно так же поступали Англия, Франция и США во время интервенции в Россию.
«Если у соседа раздор между двумя партиями, мы, — заявлял в 1922 г. Ллойд-Джордж советскому наркому Г. Чичерину, — поддерживаем ту из них, которая идет с нами, и отказываемся от возмещения ущербов другой партии»
