принимая во внимание те беды, что по его вине обрушились не только на Венецию, но и на весь христианский мир, надлежит признать, что вынесенный ему приговор снисходителен сверх всякой меры, чем ему и следовало бы удовольствоваться».

Но ссылка вряд ли доставила Каналю хоть какое-то удовольствие. Портогруаро и по сей день остается унылым и безликим городишкой, а уж в XV в. это было просто скопление неприметных домов по дороге к Триесту. Прозябая там в одиночестве, позоре и бесчестье, изгнанником из любимого города и вместе с тем прекрасно сознавая, что, если бы не один злосчастный поворот судьбы, он до конца своих дней оставался бы одним из самых достойных и уважаемых граждан Венеции, Каналь, должно быть, не раз ловил себя на мысли, что лучше бы его коллеги-сенаторы обошлись с ним суровее. Смерть заставила прождать себя еще тринадцать лет, до мая 1483 г., и когда наконец пришла, то стала желанной гостьей.

Что касается дожа Кристофоро Моро, он умер 9 ноября 1471 г. и был похоронен в прекрасной гробнице в алтаре церкви Сан-Джоббе, заложенной им самим[235]. Девять лет его правления были омрачены всевозможными несчастьями. Тень османской угрозы тучей нависала все это время над республикой. Моро разделил унижение с папой Пием II, когда стало ясно, что крестовый поход закончился, даже не начавшись, и принял на свои плечи бремя национального позора, когда пал Негропонт. Вдобавок Моро никогда не пользовался популярностью как личность. Низкорослый и нескладный, он страдал сильным косоглазием, а по характеру слыл мстительным, лицемерным и – несмотря на все свои пожертвования церкви – скупым. Кроме того, ему не посчастливилось (хотя в том почти наверняка не было его вины) стать первым дожем, в клятве которого выражение Communis Venetiarium (Венецианская республика) было заменено словами Dominium (Властительница) или Signoria (Синьория). Само собой, последние остатки подлинно демократического правления канули в Лету задолго до рождения Кристофоро Моро, но имя государства изменили в соответствии с новой реальностью только теперь, и в народе это изменение не прошло незамеченным.

Преемник Моро, Николо Трон, должно быть, казался полной его противоположностью. Человек гигантского роста, с жесткими чертами лица и выраженным заиканием, в прошлом он был купцом на Родосе и сколотил немалое состояние. В память о любимом сыне, погибшем при Негропонте, Николо носил длинную бороду – вопреки тогдашней венецианской моде. Траур не помешал ему участвовать в обычных грандиозных празднествах по случаю восшествия на престол, но за этими торжествами не удалось укрыть тот печальный факт, что Венеция снова оказалась на грани банкротства. Попытки сдержать турецкую экспансию обходилось ей в миллион с четвертью дукатов в год; ее граждане проявили необыкновенный патриотизм и лояльность, ни словом не возразив против указа, значительно урезавшего жалованье самых высокооплачиваемых государственных служащих, включая и самого дожа: тем, кто служил по морскому ведомству, – наполовину, остальным – на две трети. Налог на имущество для тех, кто не состоял на государственной службе, возрос еще на 20 %.

Благодаря этим мерам Венеция смогла продолжать войну. Потеря Негропонта заставила нескольких европейских государей встряхнуться и посмотреть на вещи здраво. В частности, новый папа Секст VI, вместе с Фердинандом, неаполитанским королем, отправил эскадру галер на помощь флоту Пьетро Мочениго. Летом 1472 г. Мочениго, под командованием у которого находилось 85 кораблей (в том числе три от рыцарей-госпитальеров с Родоса), учинил переполох в турецких водах, разграбив Анталью, Смирну, Галикарнас и еще несколько портов на побережье Малой Азии. Одному из капитанов Фердинанда удалось даже поджечь морской арсенал Мехмеда II в Галлиполи, хотя позже он заплатил за это жизнью.

Все понимали, что переломить ход войны таким образом не удастся, но донесения об этих частных успехах изрядно подняли боевой дух на Риальто, очень нуждавшийся в чем-то подобном после катастрофы с Негропонтом. Еще больше радости два года спустя принесла победа в Албании, куда более важная со стратегической точки зрения: Антонио Лоредан возглавил героическую оборону ключевого местного города Скутари[236], и в конце концов турки были вынуждены снять осаду и вывести войска из региона. К тому времени, как они это сделали, жители Скутари были практически на последнем издыхании: по словам хронистов, как только враг скрылся в горах, практически все население ринулось за ворота, чтобы утолить жажду из реки Бояны.

Война еще не закончилась, но венецианцы выиграли очень ценную передышку. В ноябре того же года правительства Венеции, Флоренции и Милана выпустили совместное заявление, в котором подтвердили тройственный союз, заключенный двадцатью годами ранее, обязались в ближайшую четверть века хранить и защищать государства Италии от любых иностранных вторжений и призвали неаполитанского короля и папу римского оказывать им поддержку.

Дож Николо Трон умер в 1473 г., а 1 декабря 1474 г., не прошло и двух недель со дня благодарственной службы в Сан-Марко по поводу победы в Скутари, вслед за ним сошел в могилу его преемник Николо Марчелло[237]. По счастливому стечению обстоятельств смерть Марчелло совпала с возвращением Пьетро Мочениго, который к тому времени провел в должности генерал-капитана четыре года подряд – дольше, чем кто-либо за всю историю Венеции. Стоит ли удивляться, что после такой блестящей череды побед именно он взошел на опустевший престол республики?

Благодаря паузе, которую удалось взять в войне с турками, и очередным успехам венецианской политики на Кипре (благодарить за которые во многом следовало нового дожа)[238] республика досталась Пьетро Мочениго в куда более благоприятном состоянии, чем его предшественникам. Правда, казна все еще пустовала, несмотря на срочные меры, принятые четырьмя годами ранее, но вскоре после того, как Мочениго принял бразды правления, внезапно пополнилась на крупную сумму по завещанию из неожиданного источника – от Бартоломео Коллеони, последнего и самого прославленного из венецианских кондотьеров.

Следует добавить, что слава его была совершенно заслуженной. Превосходя Карманьолу талантами и верностью, а Гаттамелату – хитростью и проницательностью, он успел послужить в Ломбардии под началом у них обоих. Беда, однако, в том, что он опоздал родиться на свет: у тех, кто действовал поколением раньше, было куда больше возможностей показать себя достойным полководцем. Из множества кампаний по всему полуострову, в которых Коллеони принял участие, лишь немногие имели большое значение и вызывают интерес у кого-то, кроме узких специалистов. По этой причине он бы удостоился в лучшем случае лишь сноски на страницах исторических трудов, если бы не его завещание. В октябре 1475 г., прослужив четверть века на посту главнокомандующего венецианской армией, Коллеони умер и оставил в наследство республике ни много ни мало 216 тысяч дукатов золотом и серебром,