Шрифт:
Закладка:
Старушку Тоня увидела сразу. Она блуждала по набережной и тоже заглядывала в лица. Тоже искала. Тоня уныло подошла и молча встала рядом, не зная как оправдываться.
– Ой, ну где ты пропала, бегает, а мне переживай! Вот билет и сдачу он велел передать.
Она чуть не заплакала.
А минут через пятнадцать к ним подошел вежливый юноша и предложил билеты, без всякой очереди, по пятерке за штуку.
5
Перегруженный «омик» отвалил от пристани раньше времени.
Поначалу Тоне казалось, что половина пассажиров останется без мест. Она продиралась между рядами деревянных диванов, стараясь переступать, но все равно запинаясь за чужие вещи, спрашивала – не найдется ли местечка, и недоверчиво выслушивала торопливые отказы, и при этом, чтобы не отчаяться взбадривала себя иронией, размышляла до чего ненасытна человеческая натура: пока не достала билет молила судьбу пропустить на несчастное суденышко, только бы плыть, даже стоя на одной ноге, но не успела вступить на палубу, стала искать местечко, самое плохонькое, лишь бы присесть, и ведь найдет и станет мечтать, как бы прилечь и вытянуть ноги, которые невыносимо крутит после суматошного дня, которым позарез необходимо принять горизонтальное положение, чтобы наконец-то отлила загустевшая кровь, но стоит дивану освободиться, он сразу покажется жестким, а голову не устроит подложенная под нее рука…
Увидев парня в брезентухе и рядом с ним полоску дивана, прикрытую шляпой, Тоня хотела сесть, но парень стал горячиться и кричать, что это место – для его «корифана».
– Перетопчется корифан, – обрубила Тоня и втиснулась на краешек, но сразу почувствовала, что ее теснят. Еще немного, и она окажется на затоптанном полу среди вещей. Вспыхнув от обиды, она что есть силы ткнула локтем прижавшуюся к ней брезентуху – парень отодвинулся.
В дверь заглянул мужик в тельняшке и крикнул на весь зал, что курить в салоне запрещается. «Дались им эти салоны, – разозлилась Тоня, – здесь салон, в обшарпанном автобусе тоже салон, как у мадам Шерер или у свекровки – «экспрессия с семужным посолом». А на палубе, наверное, красотища: лунная дорожка на воде, звезды отражаются, а берега, скорее всего, черные, таинственные. Сильнее, чем к звездам, ей хотелось на свежий воздух, от тяжелых запахов, но она боялась остаться без места. Словно чувствовала, что парень в брезентухе постарается найти своего «корифана».
Так и вышло. Вскоре он окликнул обрюзгшего мужчину в летнем пальто стального цвета. В таких пальто когда-то приезжало к ним в деревню областное начальство. Но это пальто все было в почерневших масляных пятнах и без одного кармана.
– Я для вас, Владимир Иванович, занимал, а вот эта села.
Владимир Иванович тяжело поднял голову и хмуро посмотрел сначала на Тоню, а потом на того, кто окликнул.
Он был пьян.
– Что-то я тебя не припомню, ты чей?
– Смусовский я, Селезнев из СМУ-3.
– СМУ-3 знаю, как же. А чего она тогда села. – Он еще раз посмотрел на Тоню и, шлепая толстой нижней губой, спросил: – Ты чего расселась?
– А ты чего раскомандовался?
– Ты как со мной говоришь? Ты знаешь, что я могу с тобой сделать? А ну, встань!
Мужчины, сидящие напротив, переглянулись, и один из них сказал:
– Топал бы ты отсюда, и так дышать нечем.
Владимир Иванович повернулся к ним всем корпусом, посмотрел, пожевал нижнюю губу и, не вспомнив про Селезнева из СМУ-3, пошел дальше, придерживаясь за спинки диванов.
– Это же Парамонов, – прошептал Селезнев, – какими делами ворочал. Большой человек был!
– Так что же он вместе с нами, маленькими, за рыбкой поехал? Большим ее привозят, – усмехнулась Тоня.
– Да вот подсидели завистники, анонимками доконали. А ведь две дачи имел, под городом и на море. И первую в городе «Победу». А ты ему место не уступила.
– Тоже мне, большой человек, с женщиной связался.
– А что женщина? Я вот как-то на курорт ехал. В купе – все чин по чину. Бабка входит. Я, конечно, свою нижнюю полочку уступаю. Я же сознательный. Молодой, и на верхней перекантуюсь, а старикам везде у нас почет. Она сразу матрасик раскинула и легла. Ладно, думаю, утомился человек: лето, очереди, пятое, десятое. Вышел в коридор и сижу на откидном, возле окошечка, природой любуюсь. Время почивать пришло. Полез наверх, ногой, что ли, ее зацепил, проснулась, разохалась, на совесть капает, будто я специально. Сама не спит и другим не дает. Проспал до обеда – она лежит. Сходил в ресторан – лежит. Стою возле дверей. Намекаю, что поесть пора, тут как раз щи разносили. Так она похлебала, не убирая матрасика, и опять на боковую. А ведь я не железнодорожник и за купе такие же деньги платил. Вот тебе и женщина!
Тоня закрыла глаза. И, кажется, задремала или задумалась, но слух ее оставался чутким. Как только из-под лавок стали доставать вещи, она вскинула голову. Люди пробирались к выходу. Она схватилась за сумку, но увидела, что соседи продолжают играть в карты, и успокоилась.
«Омик» причалил. Новых пассажиров на этой пристани не было.
Теперь за место можно было не беспокоиться, и Тоня вышла на палубу. Ни звезд, ни лунной дорожки она не увидела. Вдоль берега тянулась вереница горбатых от рюкзаков силуэтов. Люди шли к кострам.
– Пять таборов разбили.
Рядом остановился мужчина и закурил.
– А что, разве и здесь ловят? – спросила Тоня.
– Кто умеет – ловит везде. Только отсюда с рыбой уезжать плохо.
– А на Черном ручье?
– И на Черном ловят, но туда опасно ехать.
– Почему?
– «Омик» приходит в час дня, а в четыре уже возвращается, за три часа не все успевают купить. В Брусничном надо сходить, там надежнее. А вы что, рыбой решили запастись или для интереса?
– Какой там интерес. Для дома, для семьи.
– А что же муж? Я бы свою одну не отправил.
– Некогда ему. – Тоня испугалась, что мужчина станет расспрашивать ее дальше, как можно громче зевнула и пошла.
6
Ночью попали в туман и простояли больше двух часов.
В Брусничное пришли с опозданием. Оказалось, что большинство рассуждало так же, как ночной собеседник, – выходить надо здесь. Дальше «омик» уходил почти порожняком.
Еще не причалили, а «бывалые рыбаки» уже высматривали лодки, разбросанные по желто-серой воде, подсчитывали: одна, три… восемь,
