И ведущей меня прямиком на смерть.

Прямо сейчас я могла позволить себе отложить решение ещё ненадолго. Я всё равно хотела подобраться ближе к Сердцу. И надеялась, быть может, увидеть рядом с местом, указанным Стромом, что-то, что убедит меня: он и вправду жив, он всё ещё ведёт меня, как всегда, знает, что делать…

Хотя сама мысль о том, чтобы войти в это рыжее, трепещущее зарево казалась непредставимой.

Спуск дался легче, чем я ожидала. Чем ближе к Сердцу, тем теплее становилось. Крючья держались надёжно, и верёвка не выскальзывала из пальцев.

Как будто что-то незримое было теперь на моей стороне.

Все препараторы суеверны – и стали бы в десятки раз суевернее, окажись они здесь.

Я скользнула на тёмные камни, стараясь не наступать на жилы, пульсирующие от дравта, извивающиеся под моими ногами. Сердце было теперь прямо передо мной – стена, казалось, состоявшая из воды и огня одновременно, отделённая от меня прозрачной плёнкой. Прямо передо мной промелькнула смутная тень, и я вздрогнула, пошатнулась, взмахнула руками, ловя равновесие. Я вовсе не была уверена, что наступать на дравтовые жилы опасно… Но проверять не хотелось. В их изгибах, неприятно влажных, живых, таилось что-то недоброе.

Плёнка на поверхности Сердца казалась тонкой и проницаемой – я с трудом поборола желание прикоснуться.

«Сделай полшага правее. Вот так. Это здесь, Иде».

Место, на которое он указал, не показалось мне чем-то примечательным.

«Верь мне».

Картина, которая представилась мне, была неприятно яркой. Маленькая тёмная фигурка – я, Иде Хальсон по прозвищу Сорта – делает шаг сквозь плёнку, отделяющую Сердце от мира, и превращается в ничто… в тень, пепел, воспоминание.

Меньше, чем воспоминание – потому что никто не узнает, что со мной случилось. По крайней мере, я была уверена: о девочках позаботятся. Семьи погибших препараторов не бедствуют – а если Химмельны сочтут мою смерть слишком подозрительной, я точно могла положиться на Барта. Если не в память обо мне – он сделает это в память о Строме.

«Я слышу твои мысли».

Я и вправду скрывала их недостаточно усердно – у меня закончились силы.

«Иде, прошу… верь мне».

Я вспомнила слова своей призрачной матери. Если её устами говорили мои потаённые страхи, значит ли это, что в глубине души я и вправду боялась, что Стром может пожертвовать мною?

Я вспомнила липкие руки Ассели на моём теле. Взгляд Эрика за полями для тавлов – сосредоточенный, холодный, прямой.

«Но я видела тебя… я была уверена, что ты умер».

«Я тоже видел… разное. Думаю, это и есть настоящие дьяволы. Но, Иде… Я жив. Ты жива. Мы оба выживем и покинем это место. Но сейчас ты должна мне верить».

Я вдруг поняла, что что-то в его голосе внутри моей головы неуловимо изменилось.

Он устал. Ему приходилось нелегко.

Или Стужа играла со мною?

Я закрыла лицо руками.

«Я не знаю, чему верить».

Он долго молчал, а потом мою левую глазницу дёрнуло, будто болью.

«Я люблю тебя, Иде. Этому ты веришь?»

Я медленно опустила руки.

«Да. Верю».

«Тогда сделай шаг вперёд. Сейчас».

И я послушалась.

* * *

Плотная, тугая плёнка легко подалась под руками, расходясь в стороны, как занавес – а потом сомкнулась за моей спиной.

…Я не захлебнулась, не растворилась, не превратилась в пепел.

Я очутилась в Сердце Стужи. Дравт, струившийся по бесчисленным сосудам, пронизывающим его, мерно шумел. Мне казалось, я иду по лесу – самому странному лесу на свете, – полному тайных ручейков, сокрытых в его глубинах.

Я была в коридоре, проделанном – как, для чего – в неведомом багровом материале, с виду твёрдом, как камень, но на ощупь упругом, как плоть. Здесь было тепло, ещё теплее, чем в пещере, и светло, как днём. Дравт в сосудах, пронизывающих стены, звёздно мерцал, отбрасывал во все стороны бесчисленные мягкие отблески.

«Вперёд, Иде. Дальше – налево».

И я пошла туда, куда его голос вёл меня, как делала до того уже сотни раз.

Я не могла позволить себе долго раздумывать над тем, что Эрик всё же жив – пока – и о словах, которые он произнёс, отправляя меня сюда…

Я должна была сосредоточиться на том, что происходило здесь и сейчас. Никак иначе.

Мне приходилось наступать на змеиные изгибы сосудов, и они чавкали у меня под ногами. Кое-где медленно стекали вниз густые струйки дравта, где-то, будто пот, выступали на поверхности стен крупные капли.

Я свернула налево, как велел ястреб, и прямо передо мной промелькнула тень – а может, мне это только привиделось.

«Не бойся. Вперёд».

Только теперь я почувствовала, до чего устала. Плащ-крыло и сумка казались неподъёмными, и я с трудом поборола желание бросить их в коридоре… Ведь я понятия не имела, буду ли возвращаться тем же путём.

«Долго ещё?»

Никогда раньше я не позволяла себе задавать подобные вопросы в Стуже.

«Не очень. Три поворота. Пока вперёд. Ты не ранена?»

«Нет».

«Дыши ровно».

Я прикрыла глаза – всего на мгновенье – и заставила лёгкие двигаться размеренно, а мысли – успокоиться где-то в глубинах разума, откуда я планировала извлечь их на свет позднее… если останусь жива.

«Хорошо. Вперёд».

Каждый новый шаг таил угрозу. Снитиры? Мёртвые? Нечто иное? Разреженный воздух казался беременным смертью, но время шло, а я оставалась живой, и ничего не происходило, как будто Стужа смирилась с моим присутствием.

Я потеряла счёт времени. Стены коридоров вокруг меня мерно пульсировали, источали дравт, дурманяще пахнущий железом и солью. В какой-то момент ритм собственного дыхания заворожил меня. Голова стала лёгкой, и я подумала, не сплю ли. Всё это было похоже на сон. Долгие странствия в лабиринтах плоти, тепло, тишина и звук секретных течений ощущались как возвращение в материнскую утробу.

Мне стало почти спокойно.

«Иде. Ты близко».

Все мои мышцы напряглись, я с усилием втянула воздух. Я была уверена, что на этот раз со мной говорит не тень, не призрак… И всё же пошла медленнее и не торопилась отвечать.

«Здесь. Направо».

Я повернула, опустив ладонь на рукоять ножа, и очутилась в тупике… Коридор заканчивался пространством размером не больше моей комнаты в Гнезде.

И там я увидела Эрика.

Во всяком случае, я сразу почувствовала: это он.

Светящаяся, парящая невысоко над поверхностью фигура. Звёздное сияние контуров тела. Особенно яркое – там, где должно было находиться лицо. Свет был слишком слепящим, чтобы взглянуть