– О дьявольщина! Я знаю, что это значит. Он мне все расскажет, но будет говорить гораздо больше, чем мне нужно узнать.

– Дорогой Робин, – сказала она, – возможно, Альберт лучше тебя знает, что именно тебе нужно узнать.

– Дьявольщина, – сказал я.

Но когда я стоял рядом с Альбертом в мрачных металлических туннелях (имитации) корабельных доков, мне показалось, что настало время. Больше нельзя откладывать.

Я сказал:

– Ну хорошо, Альберт. Раскрой мне голову. Вали в нее все. Мне кажется, сейчас я это вынесу.

Он ослепительно улыбнулся.

– Будет совсем не так плохо, Робин, – пообещал он и тут же поправился: – Хотя чудесно не будет. Я согласен, что нам предстоит тяжелая работа. Может быть… – Он огляделся. – Может быть, начнем с того, что устроимся поудобнее, с вашего разрешения?

Конечно, он не стал ждать моего разрешения. Просто окружил нас моим кабинетом в доме на Таппановом море. Я слегка расслабился. Хлопнул в ладоши, чтобы машина-дворецкий принесла выпивку, и удобно сел. Альберт чуть насмешливо смотрел на меня, но молчал, пока я не обратился к нему:

– Я готов.

Он сел и, попыхивая трубкой, принялся разглядывать меня.

– К чему именно?

– К тому, чтобы ты рассказал мне все, что хочешь рассказать уже миллион лет.

– Ах, Робин, – улыбнулся он, – но я так много хочу вам рассказать! Нельзя ли поточнее? Что именно вы хотите сейчас от меня услышать?

– Я хочу знать, какая выгода Врагу от сжимающейся вселенной.

Альберт немного подумал. Потом вздохнул.

– О Робин, – печально сказал он.

– Нет, – возразил я, – никаких «О Робин». Не нужно говорить мне, что я давно должен был сделать это, не нужно объяснять, что предварительно мне следует изучить квантовую механику или еще что-то. Я хочу знать немедленно.

– Вы задаете трудные задачи, Робин, – пожаловался он.

– Сделай это! Пожалуйста…

Он помолчал, размышляя, набивая табак в трубку.

– Вероятно, следует скормить вам всю энчиладу[27], – сказал он, – как я пытался сделать раньше. Но вы отказывались слушать.

Я внутренне напрягся.

– Ты опять собираешься начать с девятимерного пространства?

– С этого и со многого другого, – твердо ответил он. – Все это связано. Ответ на ваш вопрос бессмыслен без всего этого.

– Постарайся сделать попроще, – попросил я.

Он с некоторым удивлением посмотрел на меня.

– На этот раз вы серьезны, не так ли? Конечно, я постараюсь, мой дорогой мальчик. Знаете, что я думаю? Я думаю, лучше всего начать не с рассказа. Я вам покажу картинки.

Я помигал.

– Картинки?

– Я покажу вам рождение и смерть вселенной, – довольный собой, сказал он. – Вы ведь на самом деле просили об этом.

– Правда?

– Да. Трудность в том, что вы просто отказывались понимать, насколько сложен этот вопрос. Потребуется некоторое время, не меньше нескольких тысяч миллисекунд, даже если вы постараетесь не прерывать…

– Я прерву, когда мне понадобится, Альберт.

Он кивнул.

– Да, прервете. Это одна из причин того, что потребуется так много времени. Но если вы согласны потратить время…

– О, ради бога, начинай!

– Я уже начинаю, Робин. Минутку. Нужно подготовить картинку – готово, – с улыбкой заявил он.

И тут же исчез. Вместе со своей улыбкой.

Последнее, что я видел, была улыбка Альберта. Она задержалась на мгновение, потом не стало видно ничего.

– Ты играешь со мной в Алису в Стране Чудес, – упрекнул я его – упрекнул никого, потому что никого уже не было. Не было ни вкуса, ни зрения, ни осязания, ни запаха.

Но слышать можно было, и я услышал рассудительный голос Альберта:

– Немного забавы для начала, Робин, потому что отныне все становится очень серьезно. А теперь… Что вы видите?

– Ничего, – ответил я.

– Совершенно верно. Именно это вы и видите. Но то, на что вы смотрите, есть все. Это вся вселенная, Робин. Вся материя, энергия, время, пространство, которые когда-либо существовали или будут существовать. Это первичный атом, Робин, моноблок, то самое, из чего произошел Биг Бэнг, Большой взрыв.

– Я вообще ничего не вижу.

– Естественно. Невозможно видеть без света, а свет еще не изобретен.

– Альберт, – сказал я, – сделай мне одолжение. Мне ненавистно это чувство пребывания нигде. Нельзя ли увидеть хоть что-нибудь?

Недолгое молчание. Потом вернулось еле заметное улыбающееся лицо Альберта.

– Не думаю, что будет во вред делу, если мы сможем видеть друг друга, – признал он. – Так лучше?

– Гораздо лучше.

– Отлично. Но только помните, пожалуйста, что настоящего света еще нет. Света не бывает без фотонов, а все фотоны еще находятся в одной невидимой точке. Но это еще не все, – продолжал он, довольный собой, – даже если бы мы могли видеть, не существует места, откуда можно видеть, потому что вообще еще нет никакого пространства, в котором находилось бы это «место». Пространство тоже еще не изобретено – или, если выразиться точнее, все пространство, и весь свет, и все остальное все еще находится в единой точке – вот здесь.

– В таком случае, – мрачно сказал я, – что ты имеешь в виду, говоря «здесь»?

– Ах, Робин! – благодарно воскликнул он. – Вы на самом деле не так уж тупы! Прекрасный вопрос – к несчастью, подобно большинству хороших вопросов, он бессмыслен. Ответ таков: вопрос поставлен неверно. Здесь нет никакого «здесь»; есть только видимость «здесь», потому что я стараюсь показать вам то, что по определению нельзя показать.

Я начинал терять терпение.

– Альберт, – сказал я, – если так будет продолжаться…

– Подождите, – приказал он. – Не сдавайтесь. Шоу еще не началось, Робин; я только устанавливаю декорации. Для того чтобы понять, как началась вселенная, вы должны отказаться от своих предубеждений относительно «времени», и «пространства», и «видения». В этот момент, примерно восемнадцать миллиардов лет назад, ничего подобного не существует.

– Если время еще не существует, – мудро заметил я, – откуда ты знаешь, что это восемнадцать миллиардов лет назад?

– Еще один прекрасный вопрос! И такой же прекрасный ответ. Верно, что до Большого Бэнга такой вещи, как время, не существовало. Так что то, на что вы смотрите, могло существовать восемнадцать миллиардов лет назад. А могло и восемнадцать миллиардов триллионов квадрильонов квинтильонов и еще чего угодно лет назад. Вопрос задан неверно. Но этот… объект… он существовал, Робин. А потом взорвался.

Я отскочил. Он действительно взорвался, прямо у меня на глазах. Ничто неожиданно стало чем-то, точкой ослепительно-яркого света, и эта точка взорвалась.

Словно у меня на коленях взорвалась водородная бомба. Я почти чувствовал, как сморщиваюсь, испаряюсь, превращаюсь в плазму и рассеиваюсь. Раскаты грома ударили в мои несуществующие уши и забили по моему бестелесному телу.

– Боже мой! – закричал я.

Альберт задумчиво сказал:

– Возможно. – Эта