Характерно, что сестра Иоанна выбирает свой собственный монашеский путь «в миру», следуя примеру матери Марии, который, по ее мысли, «открывает возможности оставаться на месте, постричься и заниматься своим искусством»[1178].

Двух монахинь роднят схожие сюжеты, смелые иконографические решения и, главное, вдохновенье, черпаемое из одного источника – богословия о. Сергия Булгакова, который в своих статьях и проповедях возвращается к мысли о том, что «торжество Рождества Христова сливается для нас с радостью пасхальной воскресения Спасителя»[1179].

Откровения о. Сергия о радости креста созвучны и другой иконе-вышивке матери Марии, Божья Матерь с распятым Младенцем, выполненной в концлагере Равенсбрюк во время многочасовых перекличек на ледяном ветру. Эта вышивка изображала Богоматерь, держащую Младенца Христа, уже распятого на кресте.

Этот пронзительный образ– ее видение, ее предсмертное свидетельство о распинаемом человечестве. Ее подруга по бараку Е. Новикова рассказала, что мать Мария, уже «отмеченная смертью», находила в себе силы для вышивания этой иконы, которой придавала большое значение, говоря, что выживет, если успеет ее закончить. Смерть наступила раньше, и вышивка исчезла в пепле уничтожаемого нацистами концлагеря в момент освобождения заключенных американской армией.

Однако, по рассказам соузниц матери Марии, которым удалось выйти из ада, сестра Иоанна Рейтлингер сделала прорись[1180], а иконописица Софья Александровна Раевская-Оцуп выполнила икону, которая ныне находится в монастыре Знамения в горах Центрального массива Франции[1181].

Ее композиция близка к иконе «Божья Матерь Умиление». Однако на ней Богоматерь прижимает к Себе не Младенца, но Крест, к которому Он пригвожден.

Лучшее объяснение этому парадоксальному образу можно найти в размышлениях самой матери Марии о восприятии образов Богоматери и Христа в православии и в ее собственной судьбе.

«Самое главное, – пишет мать Мария в статье “О почитании Богоматери”, откликаясь на работу отца Сергия с тем же названием, – почувствовать, что такое Голгофа Сына для Матери». Это и ее собственное крестоношение: на иконе крест Христа-Младенца «рассекает» и Богоматерь, «душу прошло крестное оружие». Это Голгофа Христа и Богоматери, сораспинаемой через со-страдание. В осмыслении отца Сергия и матери Марии вся тайна Богоматери заключается в этом соединении с судьбой Христа.

И «Вечна Голгофа Сына человеческого, вечны Его крестные муки, вечны муки от оружия, пронзающего душу Матери», – пишет мать Мария в начале 1940 года, видя повсюду знаки отмеченности крестом в те дни, когда «человечество действительно возводится на Голгофу…»[1182]. Отец Сергий почти одновременно пишет: «Ныне весь мир восходит на крест, страх и изнеможение и недоумение охватывают души»[1183]. Для обоих особенно значимым становится «Богоматеринский путь нашей души», разделяющей муки распинаемого.

Однако эта трагичная икона (на которой Богоматерь изначально знает всю скорбь крестного пути Сына, своего собственного, каждого человека) вместе с тем и радостна, ибо в ней есть уже весть о воскресении. Одновременно с крестным страданием это и радость креста, как поет вся Церковь на каждой воскресной утрене: «се боприиде крестом радость всему миру». Все творчество отца Сергия и матери Марии пронизано этим настроением наступления сроков, активного, сострадательного пути Богоматери.

Тема Апокалипсиса обретает особое звучание к концу 1930-х годов. Можно проследить это по характерным параллелям, которые появляются в очерке отца Сергия «Размышления о войне» (1940) и в статье матери Марии «Прозрение в войне» (ок. 1942).

прот. Сергий Булгаков (1940)

«В войне открываются человеку его глубины, как во всяком великом испытании. В особой интенсивности истории, которая свойственна эпохе войны, главный духовный плод есть то изменение, кот<орое> совершается в душах человеческих. Оно ведомо лишь промыслу Божьему в его путях» (с. 75).

«Посему в час испытаний да будут чресла наши препоясаны и светильники горящи. В нас да не дрогнет наша вера <…>. Напротив, новые исторические потрясения да ведут нас к новому постижению истины. Плод духовный, кот<орый> рождается через них, есть новое явление Христа для нас <…>. Это есть возможный и желанный итог вой ны в ее софийности, которым имеет быть преодолена и упразднена ее звериность… Мы не смеем дерзновенно призывать трагедию, но еще менее мы можем ее отрицаться, когда она послана. То, что от нас требуется, это встретить трагические судьбы с софийной верой и достоинством»1.

«После катаклизмов и пожарищ войны лицо мира выходит измененным и в этом смысле обновленным <…> Вот и теперь становится оно иным, новым, неузнаваемым»2.

«…И тогда солнце не затмится, но взойдет в душах наших, и совершится то дело истории, которое хочет от нас Бог».

Мать Мария (1942)

«Есть в войне нечто, что заставляет не всех – но многих прислушаться, – и вдруг среди рева пушек, стрекотания пулеметов, стонов раненых – услышать иное, услышать далекую архангельскую предваряющую трубу» (145).

«Есть в войне нечто, что в известном смысле может ее освятить, есть в войне нечто, что делает ее ступенью к преображению человеческой души.

«…Это не значит, что ее можно хотеть. Но, раз она уже разразилась, ее надо использовать», «война есть для тысячи и тысячи людей открытые ворота в вечность… война есть призыв, война есть прозрение

Война подобна грозе. После нее может быть на земле какой-то новый, почти райский воздух».

«И, наконец, я знаю, всем своим существом знаю, всей своей верой, всей силою духа, данной человеческой душе, что в эту минуту Бог посещает Свой мир»3.

1 Размышления о войне // Булгаков С. Н. Труды по социологии и теологии. М., 1997. В 2 т. Т. 2. С. 692. Уточнено по рукописи, хранящейся в архиве Сергиевского Подворья.

2 В дыму // Архив Сергиевского Подворья (машинопись). С. 79.

3 Прозрение в войне // Мать Мария. Стихотворения, поэмы, мистерии, воспоминания об аресте и лагере в Равенсбрюк. Париж, 1947. С. 145–148.

Развить и прокомментировать эти параллели – тема для отдельного исследования. В рамках этих предварительных заметок ограничимся их выявлением и отметим их общий фон, попытку различить, в терминах отца Сергия, «софийный смысл войны». Вместе с тем видение и оценка матери Марии оказываются еще более апокалиптичными, в то время как для о. Сергия война является испытанием человека (через которое он «пробивается» к Богу и открывает сам себя), для матери Марии она становится откровением: в страшные для человека будни войны Бог посещает свой мир.