Студенческие съезды Движения Елизавета Юрьевна описывает от лица участницы, в частности, в газете «Дни». В этих живописных рассказах непременно присутствует образ отца Сергия. Так, в связи с конференцией в Клермон-Ферране летом 1926 года она пишет: «…общая культурная и духовная насыщенность [съезда] была безмерно превзойдена в докладе о. Сергия Булгакова[1149]. Трудно представить себе возможность словесного обозначения того мистического видения, которое ему присуще. И такое словесное обозначение возможно лишь при очень большом ведении тех, кто его слушал»[1150].

Столь высокая оценка не исключает критических высказываний: в докладе отца Сергия на годовом Акте Богословского института в 1926 году (где он выступает в роли ведущего профессора с лекцией «Заветы св. Сергия русскому богословствованию»), с точки зрения хроникера, «несколько пугает то, что Булгаков сам называет схоластическим подходом к богословию». «Несмотря на это, духовное напряжение и собранность духа все же преобладают», – заключает она словно с облегчением[1151]. «Схоластический подход» ее уже настораживал в докладе о. Сергия на столь спорную для русских православных тему, как «Теософия и христианство», прочитанном 23 мая 1926 года: «.рядом с точеными и определенными научными и философскими понятиями, логически выводимыми из определенных предпосылок, в момент, когда он начинает оперировать с понятиями религиозными, начинаются одни утверждения»[1152].

Автору этих строк, известной в эмиграции как неутомимой спорщице, явно хотелось бы не только утверждений. Известна ее полемика с Бердяевым о рождении и творении[1153], с Федотовым – о своеобразии русской святости, с Карташовым – о национальной идее русского народа[1154]. На съезде в Буасси, под Парижем, она высказалась против одного докладчика, обвинив его в «мудро– и хитро-среднем равнодействующем выступлении». «Ему нельзя возразить, и это плохо». Докладчиком был председатель РСХД В. В. Зеньковский[1155].

Ее собственные выступления пробуждали бурю мнений и споров. Даже исповедь, как мы узнаем из ее дневника 1930 года, превращалась для нее в «единоборство» с о. Сергием[1156]. Однако это свидетельствует и о возрастающей духовной связи, что можно проследить по записным книжкам начала 1930-х годов. «Отец Сергий – мой духовный отец, я ему всем обязана. Через сто лет его будут почитать, как отца Церкви», – делится она в это время с К. В. Мочульским[1157].

Ее выбор монашеского пути, вызвавший бурную реакцию в среде эмиграции (напомним, что Н. А. Бердяев полагал, что уставное монашество не соответствует ее «свободолюбивой бунтарской природе», а Ф. Т. Пьянов в виде протеста даже не пришел на постриг[1158]), несомненно созрел и принял окончательную форму благодаря беседам с отцом Сергием. Монашество в миру рождается как органичная форма благовествования в современном мире, «активное», «преображающее» творчество, о котором с такой силой пишет отец Сергий в сочинениях 1930-х годов. Именно в этих словах мать Мария обосновывает свой духовный выбор, в частности, в мистерии «Анна» (1938), где монахиня Анна (которой автор вверяет свои самые сокровенные мысли) объясняет свой уход из монастыря сестрам – монашенкам и Архимандриту (в котором можно узнать черты отца Киприана Керна, бывшего священником в основанной ею церкви Покрова Пресвятой Богородицы при общежитии на ул. Лурмель)[1159]:

Мы крест мирской несем на наших спинах,

Забрызганы монашеские рясы

Земною грязью, – в мире мы живем[1160].

Это созвучно тому, что о. Сергий писал о «расширении сердца в любви на все кресты человеческие», о возможности «через принятие креста выйти из замкнутости только личной судьбы… участвовать в несении всех крестов мира»[1161]. Эта мысль последовательно и реально претворяется матерью Марией в жизнь, превращая общежитие на ул. Лурмель не только в «Шаталову пустынь» (прибежище для шатающихся, как шутливо называл его о. Сергий[1162]), но и в один из центров духовной и интеллектуальной жизни эмиграции, куда, в частности, перебирается с бульвара Монпарнас религиозно-философская академия, основанная Н. А. Бердяевым. В лурмельской столовой отец Сергий читал доклады, в частности, развивая темы, изложенные в книге «О чудесах евангельских». Эти выступления породили ряд других со стороны отца Льва Жилле, отца Дмитрия Клепинина и матери Марии, объединенных общей темой «О чуде». (Мать Мария, со свойственной ей склонностью к парадоксальным формулировкам, прочла сообщение «О злом чуде»[1163].) Атмосфера этих собраний запечатлена на одной из фотографий, сохранившихся в парижском архиве матери Марии, где можно увидеть о. Сергия, читающего доклад, мать Марию и ее сына Юру, конспектирующего выступление о. Сергия, в окружении слушателей.

Идеи тем самым воспринимались непосредственно, из первых уст: черновики матери Марии пестрят выписками из докладов о. Сергия, нередко сопровождаемые рисунками на полях. В записных книжках о. Сергия также имеются отметки о выступлениях матери Марии (в частности, выписки из ее доклада «О монашестве» от 24 марта 1933 года)[1164]. Оба нередко излагали свои мысли в диалогической форме, следуя их общему учителю Владимиру Соловьеву. Известно, насколько привилась эта форма в творчестве о. Сергия, автора диалогов «На пиру богов» (1918), а затем и «У стен Херсониса» (1922). Мать Мария, в свою очередь, подготовила для одного из лурмельских заседаний о русской идее доклад (позднее переработанный в обширную статью) в виде воображаемого спора русских мыслителей. Чаадаеву, Хомякову, Достоевскому, Соловьеву в нем предоставлена нелегкая роль защищать свои идеи перед лицом (точно приведенными цитатами) собеседника, часто прямо опровергающего его мысли.

Главной темой русской мысли она считает «обращенность к миру» и «богопричастность мира», развивая эти мысли, в частности, на семинарах о. Сергия на квартире у Зандеров в ходе дискуссий об аскетизме и христианском творчестве. Именно там она точно формулирует свой ответ Бердяеву: «за свое творчество люди достойны Царствия». «Я бы ответил условно – да», – лаконично выражает свое согласие отец Сергий[1165].

Вопросы христианской культуры на семинарах рассматривались в свете «социальной проповеди христианства», что позволило матери Марии уже c середины 1930-х годов окончательно определить собственную линию работы при тесном сотрудничестве с РСХД, но на иных основаниях, «более самостоятельно и независимо». Центром этой работы становится социальное служение, что привело к созданию объединения с простым и выразительным названием: «Православное Дело», ибо «вера без дел мертва»[1166]. Булгаков, наряду с Г. П. Федотовым, Н. А. Бердяевым и К. В. Мочульским, был одним из основателей нового объединения и поддерживал его духовно и идейно. Он принял