в крепость. Мы уже отступали, когда попали в засаду.

Кева. Это его рук дело. Мы промедлили, и он нас опередил.

Я бросилась по желтой траве к юрте Пашанга. Он лежал на спине, окруженный целителями со всевозможными стальными инструментами в руках. Окровавленная одежда покрывала пол. Он не шевелился и не открывал глаза.

– Я дал ему гашиш, – сказал Вафик.

Я и не заметила, что он стоит передо мной, так меня потряс вид Пашанга.

– Он поправится?

– Мы пытаемся удалить пулю и зашить, что можем. Но, сказать по правде, его шансы невысоки. Слишком сильное кровотечение.

Слишком сильное кровотечение из раны от пули… Почему это случилось именно сейчас? Почему его вот так подстрелили накануне самой главной битвы? Или это я проклята, потому и выбрала такого идиота в мужья?

Я опустилась на колени рядом с Пашангом. Откинула темные пряди с бледной щеки, а целители продолжали тыкать его кровоточащую рану своими инструментами.

Кем я стану, если Пашанг умрет? Текиш возьмет на себя командование йотридами, и тогда одеяло перетянет на себя Гокберк, поскольку во главе соперничающего племени будет стоять более слабый каган. Два племени уничтожат друг друга, а я останусь ни с чем.

Я не могла позволить Пашангу умереть. Не могла.

– Если он умрет, – сказала я целителям, – я прикажу выпотрошить всех вас на глазах у родных, а потом продам их в рабство саргосцам, на островные копи. – Целители смотрели на меня с трепетом. – Клянусь Лат и Потомками, – продолжала я, – если вы дадите ему умереть…

– Султанша. – Вафик тронул меня за плечо. – Пусть работают. Хирургам нужна твердость в руках, а от угроз руки дрожат.

– Это не угроза. Это обещание. Так и будет… если мой супруг умрет из-за их небрежности.

– Ты отравлена горем. Лучше вернись в свою юрту и сосредоточься на молитве. Я буду докладывать каждый час.

Вернуться в свою юрту и ждать клинка Гокберка? Умолять его сохранить мне жизнь? Может, он предложит меня Бабуру в обмен на торговые права. И я стану просто очередной силгизской девушкой на продажу, как и всегда.

Я взглянула на Пашанга. Однажды, когда он был еще мальчишкой и жил с нами, а у меня еще не шла кровь, я вот так же смотрела, как он спит. Мне не нравился ни его тупой вид, ни как от него пахло пересохшей йотридской землей. Я хотела одного – чтобы он просто ушел. Он ел нашу оленину, пил молоко нашей кобылы, а это значило, что мне достанется меньше. Еще один тупой мальчишка в нашей скромной юрте.

Сказать по правде, мое детское презрение к нему никуда не делось. Даже сейчас старая ненависть бурлила в животе. Даже когда он залезал на меня и его волосатые бедра шаркали о мои, я смотрела на его шею или подбородок, пока он дергался и сопел, и у меня в венах кипело все то же отвращение. Вот почему было так трудно его любить.

Но теперь я испытывала такое же отвращение и к себе, так что это было нормально. Когда видишь голую правду в зеркале или в других людях, невозможно не чувствовать отвращения, потому что мы омерзительные создания. Сними украшения, убери ароматы духов и титул – что останется? Только вонючая, жестокая и презренная обуза для этого мира.

– Сира… – прохрипел Пашанг.

Его веки приоткрылись. Я взяла его за руку и крепко сжала.

– Не уходи, – сказала я. – Ты не можешь меня вот так бросить.

– Я… видел… Мих…

Его голос затих, а глаза закрылись.

С чего бы ему видеть Михея? Может, это очередное видение, которых он жаждал, или просто предсмертный бред?

– Пашанг?

Его рука похолодела и обмякла, а дыхание замедлялось. Я дрожала и всхлипывала.

Когда-то я побывала на кошмарных берегах смерти. Я смотрела в неведомое, истекая кровью, как зарезанный ягненок. Колдовство вернуло меня к жизни, значит, способно вернуть и моего мужа.

Я вскочила, оторвала высокий ворот кафтана и указала на кровавую руну, которую Эше начертал у основания моей шеи.

– Приведите Нору. – Я толком не понимала, кому приказываю. – Приведите Нору!

– Султанша…

Вафик указал на мою грудь. Она была видна, я слишком низко оторвала воротник.

Стражник поспешил отступить за полог, а я натянула кафтан повыше. И смущенно стояла, глядя, как из живота Пашанга извергается желчь.

Вошла Нора с малюткой Казином на руках. От его плача моя печаль стала еще горше.

– Ты вызывала меня, султанша? – спросила она, и ее совершенные щечки порозовели.

– Ты умеешь писать кровью, Нора. И обязана спасти Пашанга.

– Я… что?

Она покрепче прижала к себе Казина и погладила его по щеке.

Я стянула с себя кафтан и бросила его наземь. Мужчины отвели взгляды. Потом я указала на руны на верхней части груди и у основания шеи.

– Возьми мою кровь и изобрази такие же на животе Пашанга.

Нора испуганно покачивала ребенка.

– Прости, султанша, но я не умею.

– Умеешь! – крикнула я. – Своими кровавыми рунами ты разрушила мою жизнь, из-за тебя я оказалась на этом скверном пути. И самое меньшее, что ты можешь сделать, – спасти моего супруга!

– Хорошо, – кивнула Нора, у нее задрожали руки.

Вафик осторожно взял у нее ребенка. Он качал хнычущее маленькое существо так, словно знал, что делает.

– Я постараюсь, султанша. – В ее глазах блеснули слезы. – Прошу, не причиняй мне вреда, если не справлюсь.

Я ухватила рукоять белого кинжала и выдернула его из ножен, намереваясь порезать ладонь. Но тут снаружи раздался чарующий голос:

– Я сам это сделаю.

И в юрту вошел человек. Я чуть не расплакалась при виде его коротких волос и легкой улыбки. Но он похудел после нашей последней встречи. Прекрасная кожа цвета земли чуть побледнела, как будто все это время он провел в подземелье. Хотя, насколько я его знаю, скорее в библиотеке.

– Эше… Что ты здесь делаешь?

Он вынул из кармана крошечный флакончик от духов, наполненный кровью.

– Я излечу его рану.

Эше с Пашангом не ладили. А кроме того, Эше ненавидел то, что мы с Пашангом сделали вместе. Ненавидел кровавую чуму, которую мы вызвали, чтобы выжить.

– Но почему, Эше? Почему ты ему помогаешь?

– Все заслуживают второго шанса. Но за его спасение ты должна исполнить одну мою просьбу.

– Какую?

Он покачал головой. Явно не хотел говорить.

– Он долго не протянет. Так ты согласна, Сира?

Согласна на неизвестную просьбу? Но есть ли у меня выбор?

– Спаси его, и я дам тебе все, что в моих силах.

Вафик и другие целители отошли в сторону,