Я наклонилась поцеловать ее, уловив знакомые духи. Потом положила дельфина ей на ладонь и сжала ее пальцы вокруг фигурки.

Прешес не нужно было смотреть, чтобы понять, что это. Ее голос оставался сильным, хотя и слабел время от времени, а вот завораживающие глаза совсем не изменились.

– Спасибо, Мэдди. – Она нахмурилась. – А где твой блокнот? Мне так много нужно сказать тебе.

Я чуть было не улыбнулась, но комок в горле помешал мне это сделать.

– Я не взяла его, но у меня есть телефон, на который все можно записать, если вы, конечно, не против. – Я села на кресло возле кровати и включила диктофон, глядя, как на экране телефона пляшут огоньки, словно отмеряя собой остаток жизни. Если бы только такое устройство существовало.

– Хорошо. – Прешес перебирала простыню, видимо, ожидая, когда я заговорю.

– Мы нашли Грэма. И мне кажется, Еву тоже. – Я посмотрела на нее, ища подтверждения. – Но вы и так знали, где она, правда?

Она ответила мягкой улыбкой:

– Да.

Я нахмурилась, все еще пытаясь сложить разрозненные кусочки воедино.

– Так что же случилось с настоящей Прешес Дюбо?

Ее грудь поднималась и опускалась от частого дыхания, словно она была медиумом, вызывающим умершего.

– Она погибла, когда в нашу квартиру попала бомба во время авианалета. Она погибла в ту же ночь, что и Грэм. – Она замолчала. – В ту же ночь, когда родился их сын.

– Джеймс?

Прешес кивнула.

– Дэвид устроил так, чтобы Прешес похоронили анонимно на Лондонском кладбище. Он подумал использовать имя Евы, но не был уверен, что я готова попрощаться навсегда. А Алекс… – Она помолчала. – Дэвид проследил, чтобы его тело никто никогда не нашел.

Лицо Прешес на мгновение осветила мрачная улыбка.

Часть истории, касающаяся Алекса, я не понимала вообще, но надеялась, что у нее будет время рассказать ее мне. И у меня были более срочные вопросы.

– А потом вы отдали Джеймса Софии и Дэвиду, чтобы они растили его, как собственного сына.

– Да. – Она смотрела мимо меня, и мне казалось, что в ее глазах отражались самолеты в ночном небе, пламя, вырывающееся из горящих окон.

– София выходила меня, а потом Дэвид помог мне перебраться во Францию. Мне нужно было уехать из Англии. Нужно было, чтобы люди поверили, что я умерла, на случай, если они вздумают искать меня.

– Они?

Она улыбнулась краешком губ, и улыбка сделала ее моложе.

– Злодеи. Я же работала с ними. Потому что думала, что у меня нет выбора. И это не оправдание. Это просто правда о том, кем я была, до того как узнала, насколько отважной и сильной могу быть.

Я отвернулась, не в силах смотреть на нее, вспоминая, почему она не хотела никому говорить о своих подвигах во Франции. Потому что ни один героический поступок не совершается лишь ради самого акта героизма. Это всегда расплата, всегда покаяние. Всегда исправление.

– И вы поэтому поехали во Францию? Чтобы искупить свои грехи?

– Не только. Еще для того, чтобы умереть. – Ее губы задрожали. – Но знаешь, правду говорят: только хорошие умирают молодыми.

Ее южный акцент всегда оставался неизменным, никогда не отклоняясь от образа, который она изображала на протяжении почти восьмидесяти лет. Я откинулась в кресле.

– А что вы делали во Франции?

– Я нашла кому продать свои драгоценности и меха, а деньги отдала движению Сопротивления, чтобы заслужить их доверие. А потом делала единственное, что умела – работала моделью у нескольких дизайнеров и общалась с Коко Шанель. К тому времени она уже продала все свои магазины, но мы подружились. Меня приглашали на ее званые вечера, где я слушала ее пьяных друзей-нацистов, которые говорили то, что не должны были говорить. Никто и не подозревал, что я из Сопротивления. – Ее щеки дрогнули в улыбке, больше подходившей скелету. – У меня даже был оперативный псевдоним.

– Оперативный псевдоним?

– Лафлер. Они называли меня Лафлер. Я позаимствовала это имя у очень отважной и доблестной женщины, которую знала совсем недолго. Она была для меня источником вдохновения, причиной, по которой я так усердно работала. Кроме того, мне нравилась моя роль, и я довольно хорошо с ней справлялась, видимо, потому, что не боялась смерти. По сути, я приближала ее как могла. Но та работа почти примирила меня с тем, кем я была до этого.

– Потому что жизнь – это перевоплощение. Вы так говорили.

– Потому что это правда. Я решила, что раз уж до сих пор дышу, то мне нужно жить.

– Но когда война закончилась, почему вы не вернулись в Англию?

– Я хотела. Я планировала поселиться со своей матерью в Борнмуте. Когда я уезжала, София и Дэвид обещали присматривать за ней и сообщить ей, что я в безопасности. Что я вернусь, когда смогу.

Я выпрямилась в кресле, ощутив, что еще один кусочек головоломки встал на свое место.

– К. Нэш?

– Это было не ее настоящее имя. Я придумала его, когда она перебралась на побережье, пытаясь скрыться от моего отца. – Она улыбнулась про себя и, раскрыв ладонь, посмотрела на дельфина из слоновой кости. – Грэм любил архитектора Джона Нэша – именно поэтому я и взяла эту фамилию. Я мечтала о том, как после войны он ко мне вернется. Как он построит нам дом у моря.

Я не стала спрашивать ее, что случилось, потому что уже знала. Я видела фотографии полностью разрушенных домов. И Грэм тоже погиб.

– Почему вы так долго не возвращались?

– В Лондоне было слишком много Грэма и моих воспоминаний о нем. Мое прошлое стало призраком, который преследовал меня. Мне кажется, ты знаешь, каково это, да, Мэдди?

Горе – как призрак. Я отвела взгляд, а затем ответила вопросом на вопрос:

– Это София попросила вас вернуться в Англию?

Она кивнула.

– Да. Чтобы быть ближе к сыну Грэма. Она знала, что Джеймс поможет мне исцелиться. И оказалась права.

Я понимающе кивнула.

– Поэтому она вынула все фотографии Прешес из свадебного альбома и отрезала вас на фотографиях, где вы обе стоите вместе. Так никто бы не заподозрил, что вы – ненастоящая Прешес.

– Мы были так похожи, Прешес и я. Конечно, я была натуральной блондинкой, а она – натуральной брюнеткой.

Я чуть не рассмеялась над этим маленьким проблеском тщеславия.

– А София не хотела, чтобы кто-то сравнивал фотографии вас и Прешес.

– Но она их не выбросила. Милая София. Прешес ведь была и ее подругой. Она не хотела окончательно избавляться от них. И не ожидала, что эти фотографии когда-нибудь найдут. Или вообще когда-нибудь будут искать.

– Значит, вы никогда не хотели снова стать Евой? Люди, которые искали вас, наверняка исчезли после войны, или им уже было все равно, живы вы или нет.