Лондон

май 2019 года

– Тогда кто это? – спросил Джеймс, немного отвернувшись, словно не желая всматриваться в лежащее перед ним фотодоказательство.

Не колеблясь ни секунды, я ответила:

– Это настоящая Прешес Дюбо.

Колин сунул руки в карманы. Он замер на месте, словно человек, который только что получил смертельный диагноз. Или только что узнал, что его всю жизнь обманывали.

Пенелопа подошла ближе к Джеймсу, у которого на лице застыло точно такое же выражение, как и у сына, и коснулась его руки. Повернувшись к Гиацинт, она произнесла:

– Все это так трудно принять. Я уже боюсь тебя спрашивать, что ты обнаружила.

Гиацинт вынула из сумки бежевую папку.

– Если хотите подождать, я могу оставить ее, посмотрите позже.

Она прижимала папку к груди, ожидая ответа Пенелопы. Но ответил Джеймс, кивнув ей:

– Нет. Мы все тут. И если нам есть еще что сказать Прешес, то нужно поспешить – боюсь, у нас не так много времени.

Гиацинт подождала, когда утвердительно кивнут Колин и Пенелопа, после чего заговорила:

– Ну, начнем с того, что вашего Грэма Сейнт-Джона было тяжело найти, но я справилась.

– Я в этом и не сомневалась, – сказала Пенелопа.

Гиацинт вынула из папки лист бумаги и передала его Джеймсу, который взял его так, чтобы все могли видеть. Это была копия официального письма с круглой синей печатью в левом верхнем углу и с напечатанным в верхнем поле черными заглавными буквами словом «КОНФИДЕНЦИАЛЬНО». В правом верхнем углу синими чернилами было написано: «Министерство внутренних дел. Уайтхолл», а ниже дата – «29» апреля 1941 года.

– Национальный архив раскрывает новую информацию о разведслужбах в годы войны примерно каждые полгода или около того, поэтому я и не могла найти его раньше. А потом, уже на этой неделе, я нашла это. Хотя вынуждена предупредить – новости плохие.

Бросив мимолетный взгляд на жену и сына, Джеймс глубоко вдохнул и начал читать письмо вслух.

«Дорогой мистер Элиот,

Благодарю вас за обращение. С прискорбием сообщаем вам, что Грэм Сейнт-Джон погиб. Его останки были найдены в сгоревших развалинах дома на Йорк-Террас-Ист. У нас есть основания полагать, что он был убит в другом месте, а тело было подброшено с целью инсценировки смерти от авиационного налета. Несмотря на серьезное повреждение тела, мы смогли установить, что причиной смерти стала пуля в затылок из германского «люгера».

Прошу вас понять, что щепетильность и далеко идущие последствия последнего задания Сейнт-Джона вынуждают нас действовать так, как если бы он был все еще жив и работал под прикрытием. Его семья не будет уведомлена, и они не смогут провести официальные похороны. На настоящий момент его останки покоятся на городском кладбище под чужим именем. С ними будут обращаться с почетом и уважением. Вы не должны ни при каких обстоятельствах распространять эту информацию. В противном случае это будет расцениваться как измена, караемая смертной казнью. Вам предоставляется доступ к этой информации исключительно из-за вашего статуса в правительстве Ее Величества, но не из-за родственных связей с погибшим.

Прошу, помните, что Сейнт-Джон погиб, служа своему королю и отечеству. Страна в неоплатном долгу перед ним».

Я проигнорировала имя внизу письма, написанное официозно размашистым почерком. Никто не произнес ни слова, когда Джеймс вернул письмо Гиацинт, и она убрала его в папку.

– Вы можете оставить его себе, – сказала она.

Пенелопа кивнула и улыбнулась.

– Огромное тебе спасибо, Гиацинт. Ты ответила на многие вопросы.

– Я так рада. Если еще могу что-то сделать, говори. Если хочешь, я могу начать искать записи о месте захоронения.

– Да, пожалуйста. – Голос Джеймса прервался, и он остановился, чтобы прочистить горло. – Спасибо тебе за помощь.

Гиацинт собрала свои вещи, попрощалась и вышла, пройдя мимо вошедшей в комнату ожидания медсестру.

– Мисс Дюбо проснулась и снова спрашивает Мэдди. – Медсестра доброжелательно посмотрела на меня, когда я поднялась с места. Затем обратилась к Пенелопе и Джеймсу: – Я обязательно предупрежу вас, если будут какие-то изменения.

– Спасибо. – Телефон Пенелопы зазвонил. – Арабелла уже едет.

Она одарила нас озабоченной улыбкой. Я попыталась улыбнуться в ответ, но не смогла. Достав из рюкзака дельфина из слоновой кости, я вышла вслед за медсестрой.

Прешес лежала в оформленной в голубых и кремовых тонах палате. Помещение было обставлено со вкусом: телевизор с плоским экраном напротив единственной кровати, собственная ванная комната. Из большого окна на бело-серый линолеум падал приторно-желтый свет, освещая большую композицию из роз, которые, как мне показалось, доставили из сада Пенелопы.

Я ощутила легкий запах отбеливателя и дезинфицирующего средства, а увидев бледное лицо Прешес и ее тусклые волосы на подушке, подумала, что ее, наверное, по ошибке тоже отбелили вместе с простынями и полом.

Ее высокая фигура казалась крошечной под покрывалом, словно Вселенная уже начала уменьшать ее, подготавливая к следующему шагу. Трубочка капельницы, прикрепленная лейкопластырем, змеилась от запястья. Ее худые руки и тонкая, как пергамент, кожа казались хрупкими, словно воздушный змей, и на мгновение я вспомнила маму. Вспомнила, как она выглядела на медицинской кровати, которую отец поставил в гостиной, чтобы она могла провести Рождественскую ночь рядом со своими детьми. Наверное, поэтому я ненавидела Рождество, а не больницы. Моя ненависть к больницам появилась позже.