— Вот–вот, одна из жертв ошибок газеты…

— Пока не поздно, скажите, я передам.

— Дело в том, — пояснила Марианна Потаповна, — что корреспондент, бравший интервью у Аракеляна, написал, что в коктейле используется настой мяты — на воде, значит. А фактически Аракелян пользуется настойкой мяты, которая продается в аптеке и делается на спирту. Это раз. Во–вторых, в газете сказано, что напиток надо пить во время голодания один раз в день тридцать граммов, фактически же следует пить три раза по тридцать граммов! Более того, корреспондент пишет, что Аракелян голодает первого, второго и третьего числа каждого месяца. В действительности же он голодает по три дня ежемесячно в дни новолуния… Представляете, люди прочитают газету и будут слепо руководствоваться прочитанным…

— Откуда Рудик узнал, что корреспондент ошибся?

— Встречался с самим Аракеляном в Москве. Тот и сказал об этом.

На доске у противников осталось по три равноценные фигуры, и выиграть кому–либо представлялось весьма проблематичным.

— Ничья? — предложил Игорь Андреевич.

— Классическая, — сказала Марианна Потаповна. — Еще одну партию?

— С удовольствием бы, но — дела, — развел руками следователь.

— В такое время? — удивилась Суичмезова.

Было около десяти часов вечера.

— Надо подготовиться к завтрашнему дню. Он обещает быть нелегким…

Марианна Потаповна не стала расспрашивать. Попрощались.

Чикуров поднялся на свой этаж. Дежурная говорила с кем–то по телефону. Увидев следователя, она произнесла в трубку:

— Одну минуточку, он как раз идет. — И протянула ее Игорю Андреевичу. — Вас.

Звонил Харитонов.

— Мне сказала секретарь, что вы завтра с утра собирались подъехать в Сафроново по мою душу?

— Собираюсь, Никита Емельянович. Дело есть. Я перезвоню вам из номера.

— Добро, — ответил Харитонов.

Чикуров взял ключ. И тут услышал голос Дагуровой, которая поднималась по лестнице:

— Как прошел сегодня матч–реванш? — с улыбкой спросила Ольга Арчиловна. — Вы на коне?

— Опять ничья.

Он подождал, пока она взяла свой ключ. Пошли в его номер вместе — должны были обсудить план допроса Рубцова–Банипартова. Игорь Андреевич перезвонил Харитонову.

— Я хочу получить вашу санкцию на арест Банипартова–Рубцова.

— Как? — удивился Никита Емельянович. — Он же утонул в Теберде!

— И всплыл в Новом Афоне, — сказал следователь. — Завтра утром капитан Латынис доставит его в Березки.

Чикуров коротко поведал прокурору района, как они вышли на преступника, как он был задержан.

— А когда собираетесь допрашивать? Небось сразу с утра? — спросил Харитонов.

— Нет, не сразу. Дадим отдохнуть, отдышаться с дороги. А то будет потом писать во все концы, что был усталый, протокол подписал не читая и так далее…

Положив трубку, Чикуров спросил у Дагуровой:

— Ну как, Ольга Арчиловна, поработаем?

Он достал тома с делом — их уже набралось пять. А сколько еще будет, неизвестно.

— Как видите, в жизни параллельные линии пересекаются, — улыбнулся Игорь Андреевич, вспомнив их давний разговор.

— Не только пересекаются, — в тон ему сказала Дагурова. — Но и переплетаются… А тут все перемешалось — «Интеграл», клиника, «Баурос», взятки… убийства. И следствие вновь придется объединить в одно дело.

Над составлением плана допроса они засиделись далеко за полночь.

Допрашивали Рубцова–Банипартова в изоляторе временного содержания.

Харитонов приехал за пять минут до начала допроса. Он был чем–то расстроен. Игорь Андреевич не стал интересоваться чем. Хотел было поделиться с прокурором, какую они решили применить тактику, но Никита Емельянович махнул рукой:

— Командуйте парадом как считаете нужным. Привели подследственного. Лицо Рубцова–Банипартова стало еще более худым. Настроение его Чикуров понять не мог. Готов ли он давать показания? И можно ли ждать правды? Рубцов–Банипартов суетливо прошел в комнату, поздоровался подобострастно, но в то же время пытался играть в независимость.

Предупредив допрашиваемого, что будет применен магнитофон, Игорь Андреевич дал ознакомиться с постановлением о привлечении его в качестве обвиняемого;

— Без очков не разберу, — сказал Рубцов–Банипартов.

Чикуров распорядился принести его очки. Подследственный прочитал постановление.

— Признаете себя виновным в предъявленном вам обвинении? — спросил Чикуров.

Рубцов–Банипартов, несколько красуясь, попытался острить:

— А что делать, если судьба подбросила мне такой кислый лимон?

— Прошу отвечать серьезно, — строго сказал Игорь Андреевич. — Речь идет чуть ли не о половине статей Уголовного кодекса.

— Да, букетик вы собрали приличный, — не унимался допрашиваемый.

— Но цветочки, с позволения сказать, выращены вами, — не выдержав, заметила Дагурова. — И эти ядовитые цветочки здорово отравили атмосферу вокруг…

— Что вы скажете? — продолжил Чикуров.

— Все, что вас интересует. Надеюсь, что мое чистосердечное признание будет учтено судом при определении меры наказания.

— Ну что ж, это благоразумно, — сказал Чикуров, еле сдерживая вздох облегчения: подследственный, кажется, не собирается отпираться.

— Помните фильм «Никто не хотел умирать»? — посмотрел почему–то на Дагурову, а не на Чикурова обвиняемый. — Я тоже не хочу… И другого пути, чем признание, не вижу. Спрашивайте!

— Давайте, Андрей Романович, будем придерживаться хронологии. Так удобнее, — сказал Чикуров. — Расскажите, когда, как и с какой целью вы из Рубцова превратились в Банипартова? — задал вопрос следователь.

— Начну с цели, — сказал обвиняемый. — Судимость в автобиографии еще не радовала ни одного кадровика. Не в почете она. Однако в жизни Рубцова такой пунктик имелся. Ведь из песни слов не выкинешь… Пока я после отбытия срока в колонии еще обретался на нефтепромыслах Тюменской области, честно зарабатывая деньги, сей факт не очень беспокоил меня. Но я решил податься в Европу. И тогда эта судимость стала смущать меня. Я прикидывал так и этак, как от нее избавиться? Представьте себе, помог случай. В Сургуте я встретил одного человека. Вернее, это когда–то был человек. Инженер, как сказал он, и, видимо, неплохой. К несчастью, этот инженер имел одну, но пламенную страсть. Бормотуха убила в нем все человеческое. Собственная жена и родные дети выписали его из его же квартиры. По словам того Банипартова, подлинного, он направлялся в Норильск, где его якобы ждали бешеные заработки. И вот — не доехал. Не хватило, — допрашиваемый потер большой палец об указательный. — Он подошел ко мне и попросил десять копеек. Мы разговорились. Я понял, что единственное достояние, какое осталось у Василия Васильевича Банипартова, — это документы. Паспорт, диплом, трудовая книжка, профсоюзный билет… Правда, на фотографиях его было не узнать…

— Он бич, что ли? — спросила Дагурова.

— Из их племени, — кивнул обвиняемый. — Бывший интеллигентный человек… Я подумал: зачем ему документы? Вот пузырь бормотухи ему был нужен позарез — руки ходуном ходили… Мне показалось, что он доживал последние недели, а может быть, и дни. Меня осенила идея: его документы станут для меня спасательным кругом… Короче, я дал ему пятьдесят рублей в обмен на паспорт, диплом, трудовую книжку и профсоюзный билет… Вы бы видели, как