Шрифт:
Закладка:
Девочка попыталась обежать щупальце, но оно со стремительностью атакующей змеи метнулось к противоположной стене и преградило ей дорогу. Девочка бросилась назад, но щупальце обогнуло ее и прижало к твердой стене. Теперь она лишь стояла и тряслась от ужаса, а туманные кольца змеи, становясь у́же и плотнее, подползали к ней все ближе и ближе. Конец бледного жгута, похожий на сплюснутую головку ядовитой змеи, покачался, как перед броском, и клюнул девочку в грудь. Она тут же перестала трястись, голова ее запрокинулась, лемурьи глаза закатились, так что видны были одни белки, и девочка осела на тротуар, словно тряпичная кукла.
Несколько секунд туманная змея тыкалась в нее носом, затем, будто разозлившись, что в маленьком тельце не осталось и признака жизни, шлепком перевернула девочку лицом вниз и быстро поползла в ту же сторону, что и речной туман: через весь город к домам знати и залитому светом дворцу сюзерена.
Клубы двух туманов было бы невозможно отличить друг от друга, если бы не красноватое свечение, время от времени пробегавшее по жгутам одного из них.
* * *
На перекрестке пяти улиц, подле пустого каменного корыта для водопоя, у низенькой жаровни с тлеющими угольями сидели двое. Ярко освещенный квартал, где жила знать, был совсем неподалеку, и время от времени оттуда долетали едва различимые звуки музыки и взрывы смеха. Обоих мужчин – и высокого и коротышку – можно было бы принять за бродяг, если бы не их одежда – видавшая виды, но сшитая из некогда дорогой материи – да не оружие в ножнах, лежавшее под рукой у каждого.
Рослый сказал:
– Ночью будет туман. Им уже тянет от Хлала.
Это был Фафхрд – мускулистый детина с белой кожей и золотисто-рыжими кудрями.
Коротышка поежился, кинул в жаровню два кусочка угля и саркастически заметил:
– Еще предскажи ледник, ползущий по улице Богов, если можно.
Это был Мышелов – живчик с настороженным взглядом, презрительно кривящимися губами и в низко надвинутом на лоб сером капюшоне.
Фафхрд ухмыльнулся. Вдалеке раздались звуки песни, и он, словно обращаясь к принесшему их порыву черного ветра, полюбопытствовал:
– Интересно, почему мы не сидим сейчас в тепле, на мягких подушках, почему мы не пьяны и нас не обнимают нежные ручки?
Вместо ответа Серый Мышелов достал из-за пояса кошель из крысиной кожи и хлопнул им о ладонь. Кошель сплющился даже без намека на звон. Затем для пущей убедительности он продемонстрировал приятелю все свои пальцы, на которых не было ни одного кольца.
Фафхрд снова ухмыльнулся и проговорил прямо в окружающую тьму, наполненную мелкой моросью, предвестницей тумана:
– Нет, все-таки это странно. Мы побывали в стольких переделках, держали в руках столько самоцветов, янтаря и золота, даже кредитные грамоты Цеха Зерноторговцев – и где все это? Грамоты улетели на своих пергаментных крыльях, драгоценности уплыли, словно игривые разноцветные рыбки. Почему же мы не разбогатели?
– Потому, – фыркнул Мышелов, – что ты транжиришь нашу добычу на дешевых девок, а еще чаще спускаешь ее на какую-нибудь благородную фанаберию – что-нибудь вроде похода фальшивых ангелов на штурм стен преисподней. А я остаюсь в бедняках, потому что вечно нянчусь с тобой.
Фафхрд расхохотался и ответил:
– Ты почему-то не упомянул о собственных, причем довольно опасных, фанабериях, – помнишь, к примеру, как ты срезал кошелек у сюзерена и обчистил его карманы в ту самую ночь, когда отыскал и вернул ему его же похищенную корону? Нет, Мышелов, мне кажется, мы бедны потому… – Внезапно он поднял локоть и втянул раздувшимися ноздрями холодный влажный воздух. – Туман сегодня чем-то припахивает.
Мышелов сухо ответил:
– Да я и так чувствую запахи гнилой рыбы, горелого жира, лошадиного навоза, снятой с ран ваты, тухлой ланкмарской колбасы, дешевого ладана, прогорклого масла, заплесневелого зерна, бараков для рабов, лоханей бальзамировщиков, загруженных трупами до краев, и вонь соборов, где толпятся заскорузлые возчики и шлюхи, справляя свои разнузданные оргии, – а ты еще говоришь, будто туман чем-то припахивает.
– Я имею в виду нечто другое, – ответил Фафхрд, вглядываясь поочередно во все пять улочек, – хотя, быть может, последнее.
Гигант в сомнении умолк и пожал плечами.
* * *
Жгуты тумана вползли в высокие окошки таверны «Крысиное гнездо», причудливо смешиваясь с дымом чадящих факелов, но их никто не заметил, кроме старой проститутки, которая лишь плотнее завернулась в свой латаный-перелатаный меховой плащ.
Все посетители таверны, затаив дыхание, наблюдали за тем, как за древним дубовым столом мерились силой рук знаменитый бандит Гнарлаг и почти такой же могучий темнокожий наемник. Крепко упершись правым локтем в стол и сжав костедробильной хваткой кисть соперника, каждый старался прижать его руку к изрезанной и истыканной кинжалом столешнице, сплошь покрытой разводами от донышек кружек. Гнарлаг, по лицу которого бродила презрительная ухмылка, пока выигрывал на длину большого пальца.
Один из туманных жгутов – как будто сам был любителем подобного рода состязаний и решил полюбопытствовать на результат – прополз над плечом Гнарлага. Старой проститутке показалось, что он весь пронизан кровавыми жилами – это в нем отражался свет факелов, разумеется, – и она принялась потихоньку молиться, чтобы он влил в мышцы Гнарлага свежую кровь.
Конец жгута коснулся напружинившейся руки. Усмешка Гнарлага превратилась в злобную гримасу, мышцы его предплечья, казалось, вдруг стали вдвое толще, и он стал пригибать руку противника к столу. Послышались глухой хруст и сдавленный крик боли. Кисть наемника была сломана.
Гнарлаг встал из-за стола. Шваркнув о стену предложенный ему кубок вина и отпихнув какую-то девицу, которая возжелала его обнять, он взял со скамьи широкую перевязь с двумя мечами и по каменным ступеням вышел вон из «Крысиного гнезда». По какой-то прихоти воздушных потоков туманный жгут остался лежать у него на плечах, словно рука друга. Когда Гнарлаг ушел, кто-то проговорил:
– Гнарлаг всегда побеждает жестоко.
Темнокожий наемник, сдерживая стоны, смотрел на свою болтающуюся кисть.
– Так поведай же мне, исполин философской мысли, почему мы не герцоги? – попросил Мышелов; указательный палец лежавшего на его колене кулака разогнулся и уставился над жаровней в Фафхрда. – Или, например, не императоры, или даже не полубоги?
– Мы не герцоги потому, что никому не принадлежим, – самодовольно ответил