Не помню, когда он наконец отвернулся от меня и принялся ласкать Луи. Хотел бы я видеть, как страсть наполняет кровью глаза Луи и корчится от наслаждения его тело. Потому что, как оказалось, парень любил Луи гораздо сильнее, чем меня.

Когда я проснулся, басовые удары пульса под черепом заглушали все остальные чувства. Понемногу я осознал, что лежу среди смятых шелковых простыней и горячий солнечный свет бьет мне в лицо. Только окончательно проснувшись, увидел, что всю ночь обнимал как любовника.

На миг две реальности неприятно сдвинулись, почти слились. Я был в постели Луи, узнавал на ощупь его простыни, запах пота и шелка. Но то, что я обнимал… несомненно, это одна из тех ломких мумий, которые мы вытаскивали из могил и расчленяли для нашего музея. Впрочем, я почти сразу узнал знакомые ссохшиеся черты: острый подбородок, высокие тонкие брови. Что-то расчленило Луи, выпило до капли влагу и жизнь. Кожа его трескалась и осыпалась чешуйками у меня под пальцами. Волосы, сухие и бесцветные, липли к моим губам. Амулет, который он не снял, ложась в постель прошлой ночью, исчез.

Парня и след простыл, решил я, пока не увидел почти прозрачный предмет в изножии кровати. Он был как моток паутины; влажная, бестелесная вуаль. Я поднял его и встряхнул, но рассмотрел черты, лишь подойдя к окну. Они смутно напоминали человеческие, пустые члены свисали почти невидимыми лохмотьями. В раскачивающейся, вздувавшейся пленке я разглядел часть лица: острый изгиб, оставленный скулой, дыру на месте глаза — как отпечаток лица на кисее.

Я перенес ломкую скорлупу тела Луи в музей. Положил перед нишей его матери, зажег палочку благовоний в сложенных на груди руках и подложил подушку черного шелка под бумажный пузырь черепа. Он бы так хотел…

Парень больше не приходит ко мне, хотя я каждую ночь оставляю окно открытым. Я возвращался в клуб, стоял, прихлебывая водку и разглядывая толпу. Я видел много красивых, странных и пустых лиц, но не то, которое искал. Думаю, знаю, где его можно найти. Вероятно, он еще желает меня — необходимо узнать.

Я снова приду на пустынное кладбище в дельте (на этот раз — один) и найду безымянную могилу, воткну заступ в черную землю. Открыв гроб — я уверен! — найду в нем не полуразложившийся прах, который мы видели прежде, но спокойную красоту возвращенной юности. Юности, которую он выпил из Луи. Его лицо будет маской покоя, вырезанной из перламутра. Амулет наверняка будет висеть у него на шее.

Умирание — это последний удар боли или пустоты, цена, которую мы платим за все. Не оно ли дает сладостный трепет, единственно достижимое для нас спасение… истинный момент самопознания? Темные озерца его глаз откроются — тихие и глубокие, в которых можно утонуть. Он протянет ко мне руки, предложит лечь рядом с ним на пышное ложе из червей.

С первым поцелуем на его губах появится вкус полыни. Затем только мой вкус — моей крови и моей жизни, перетекающей из моего тела в его. Я почувствую то, что чувствовал Луи, — как ссыхаются мои ткани, уходят соки жизни. Мне все равно! Сокровища и радости могилы? Это его руки, его губы, его язык…

Перевод: Г. Соловьёва

Мартин Браун

Коттедж доктора Ксандера

Martin D. Brown «Dr. Xanders Cottage», 1941.

— Он далеко?

— Нет, — прошептал я, — и потише давай, болван. Он, безусловно, ходит медленно.

Это было правдой, Доктор Ксандер шел очень медленно. Он не был стариком, но он тащился, словно у него было какое-то уродство — что-то не совсем правильное и неприметно зловещее.

— Он уже ушел? — спросил Паркер снова.

— Да.

Сгорбленная фигура исчезла за дальним поворотом дороги. Паркер и я выпрямились.

— Проклятье, — сказал он, поднимая камеру, — все мышцы затекли.

Я чувствовал себя так же. Лежать в траве, наблюдая за маленьким домиком посреди нигде, не лучшее время препровождение для репортера. Но история — это история, и публика должна узнать сенсацию.

Ибо маленькая деревня Элвуд внезапно оказалась в центре внимания после того, как стало известно, что ее жители загадочно исчезали на протяжении многих лет. Это было похоже на расползающийся, смертельный мор. Люди исчезали, и о них больше никогда не слышали. Местные власти оказались бессильны. Моя газета отправила меня на расследование.

Мои исследования, наконец, были сосредоточены вокруг загадочной и таинственной фигуры доктора Ксандера. Он был объектом ужаса в этой маленькой сельской деревне, но никто не осмеливался сделать хоть что-то против него. Люди сжимались, когда он проходил мимо них во время своих нечастых визитов в город, и никого из них невозможно было уговорить или подкупить, чтобы он приблизился к его маленькому коттеджу после наступления темноты. Мы с Паркер не могли найти определенных причин для этого страха — только смутные слухи, темные шепоты селян о том, чего они не могут понять.

Итак, Паркер и я затаились рядом с этим местом и подождали, пока внушающая всем местным ужас фигура не отправится в город. И теперь, подходя ближе к дому, мы унюхали — или, скорее, почувствовали — что-то своеобразное в воздухе.

— Мне это не нравится, — пробормотал Паркер.

Мне тоже это не нравилось. По какой-то причине, казалось, что тени вокруг крыльца были гораздо гуще, чем должны быть, и растительность была слишком пышной и цветущей. Я почувствовал противный холодок, осторожно поднялся по ступенькам и дернул дверь.

Она была не заперта. Очевидно, доктор Ксандер полагался на страх перед своим жильем, который удерживал любопытных на расстоянии.

Внутри странный запах — это был запах — стал сильнее. Я огляделся, используя свой фонарик, хотя на улице был яркий день. Комната была пуста, но создавалось впечатление, что она используется уже давно.

На полу и на стенах, казалось, были видны смутные следы диаграмм, а на другом конце комнаты были следы, как будто какой-то тяжелый предмет был удален оттуда. Это место напомнило мне о штаб-квартире дьявольского культа, который я исследовал несколько лет назад, и, помня об этом, я посветил вокруг и заметил нечто, похожее на чашу, лежащую в углу. Прежде чем я смог ее осмотреть, где-то в доме послышался шум.

Мой пистолет прыгнул в мою руку. Это был не возвращающийся Доктор, потому что шум раздавался не позади, а перед нами.