Шрифт:
Закладка:
Как ни странно, этот эпизод изрядно поднял авторитет священника среди отроков Младшей стражи.
Уши у урядников вытянулись во время разноса хуже, чем у осла, а поручик Василий даже записал непереводимые греческие идиомы отставного хилиарха. Отца Меркурия бросило в пот, когда он услышал, как вышеупомянутый поручик, заслуживший своей религиозностью прозвище Святоша, орёт на провинившегося отрока: «Гамо то, ре малака!»
Нет, священник был рад, что парень выказал рвение в изучении греческого языка, но считал, что следует начинать с других слов.
А потом боярин Кирилл со свитой отправился в Туров. Ставить на кон сотню, свою голову и голову внука. По этому случаю отец Меркурий отслужил молебен.
«Однако, Макарий, остаётся только пожелать патрикию Кириллу удачи. Нахождение на плечах твоей головы теснейшим образом с этой удачей связано. Не говоря уже о куда более ценных головах поднадзорного и Никодима.
Воевода явно решил показать при дворе свою значимость и уверенность. И для того взял с собой зодчего Кондратия и его ближайшего помощника. Архонт Туровский пожаловал Кирилла землёй под усадьбу, а воевода решил показать, что он не только хороший стратиг, но и знает толк в устроении земель. Далеко не у каждого патрикия даже дома есть в клиентах хороший архитектор.
Что ж, умно. Имеющий глаза да увидит, имеющий уши да услышит, а умеющий думать – поймёт.
Кстати, о Кондратии. Он предстал в новой ипостаси: трезвый, собранный, деловитый. И топор заткнут за воинский пояс. Тоже знак – кому попало носить отличие воина не позволят. И помощник его так же отмечен – он был с Кондратием у ворот во время бунта. Стало быть, воевода даёт понять, что под рукой его не только зодчие, но и архитектории, или, как тут говорят, воинские розмыслы. Такие есть не у каждого князя.
В Турове архонту Вячеславу и его синкилитикам будет о чём задуматься. Надеюсь, те письма, что я передал для епископа, Иллариона и Феофана, лягут на нужную чашу весов. Я постарался.
И, Господи, сделай так, чтобы за время дороги у архитектора Кондратия зажили пострадавшие рёбра, а то он после венчания заметно скособочен и двигается бочком, по-крабьи. Удивляюсь, как он вообще пережил первую брачную ночь!»
Воевода уехал, а жизнь в селе вернулась в привычную колею.
Отец Меркурий служил, разбирал дрязги, утишал страсти, насколько хватало умения, учил детей, навещал раненых.
Вот там, у раненых отроков, и настиг его ещё один интересный разговор.
Священник беседовал со Швырком, который вполне серьёзно взялся учить покалеченных отроков ремеслу резчика, как вдруг, светя рыжими усищами, к ним подошёл Лука Говорун.
– Не найдёшь время для беседы, отче? – полусотник был сама вежливость.
– Охотно побеседую с тобой, почтенный аллагион, – поклонился отставной хилиарх, жестом отпуская Швырка.
– Тогда прошу сегодня ко мне на обед, – Лука с достоинством поклонился.
– Благодарствую, почтенный аллагион, – священник поклонился ещё ниже.
Не успел отец Меркурий расстаться с Лукой Говоруном, как его опять перехватили. На этот раз жена Лавра боярыня Татьяна. Выглядела боярыня совершенно не боярыней: под глазами тёмные круги, лицо опухло от слёз, нос красный, и сама вся какая-то мятая, что ли… Сначала священник счёл это последствиями тяжёлой беременности и родов, благо и в эти моменты посвятили его болтливые прихожанки.
Вообще прихожанки оказались сущей казнью египетской. Впрочем, некоторые прихожане от них не отставали, а то и фору дать могли. Не раз священника после общения с ними посещали малодушные и греховные мысли. Отставной хилиарх как-то раз даже посетовал на это отцу Моисею – тот хоть и не был духовником отца Меркурия, но всё же священником. Не перед мирянами же слабость являть, на самом деле.
– А ты как хотел? – с усмешкой ответствовал брат во Христе и воздел наставительно палец. – То бабки церковные, суть передовой полк воинства сатанинского. Привыкай. Это тебе не монастырь.
Однако бабки – бабками, а Татьяна – Татьяной.
– Отче Меркурий, помоги! – супруга Лавра подпустила сырости и попыталась поймать руку священника. – Боюсь! Грех мой!
– В чём дело, дочь моя? – отец Меркурий слегка опешил.
– Любавушка моя слабенькой родилась, – Татьяна заломила руки. – Помрёт из-за греха моего! Спаси, батюшка!
– Не я спасаю, Господь! – повысил голос священник. – В чём грех твой? Чего ты боишься?
– Гостёна – подружка моя куньевская – у боярина Луки в холопках, – Татьяна всхлипнула. – В том грех! Я уж батюшку-свёкра молила выкупить, Лаврушу тоже. Нет, говорят! Судьба, мол, такая. А меня бог карает – доченьку забирает!
– Подожди!
– Вот, возьми! – Татьяна вытащила откуда-то пригоршню разного серебра, в основном украшений. – Спаси Любавушку! Выкупи её и деточек! Он тебя послушает!
– Успокойся, дочь моя! – прикрикнул священник. – Я постараюсь уговорить аллагиона Луку. Спрячь серебро. Молись и держи себя в руках! От твоего отчаяния Ксении – дочери твоей – только хуже!
Татьяна совсем залилась слезами, часто закивала и спрятала серебро.
– Как во Христе зовут твою подругу?
– П-п-п-ри-и-и-и…
– Прискилла?
– Д-д-даааа, – сквозь всхлипывания выдавила Татьяна.
«Макарий, ты идиот! Кто тянул тебя за язык? Почему ты всегда влезаешь в дела, которые тебя не касаются? Но теперь делать нечего».
– Теперь успокойся и иди к себе!
– А…
– К дочери иди, дура! – не выдержал священник. – И сопли подбери! Ты ей нужна весёлой!
Татьяна, часто кивая и пятясь задом, скрылась в переходе.
«И это невестка эпарха Кирилла? Тьфу! Как я понимаю тебя, Лавр… Надеюсь, никто об этом случае Кириллу не доложит. Ты, брат-солдат, не совладал с гневом, и тем нанёс эпарху оскорбление, а это, Макарий, мягко говоря, нежелательно… Тьфу, прости меня, Господи, ибо паки согрешил я!»
* * *
Разговор с Лукой состоялся за богатым столом. Присутствовали только хозяин и священник.
«Заметь, Макарий, в этом доме гинекий держат в строгости почти арабской, но… Всегда это «но»! Интересно, есть на свете что-нибудь, не подчиняющееся этому закону?
Вот так и в роду аллагиона Луки. Кажется, что женщины его семьи не смеют поднять глаз от пола, а жена даже при посторонних зовёт только по имени отца – Спиридоныч. Это не слишком уважительно по местным обычаям. Скорее, совсем не уважительно. И муж терпит.
Постой, Макарий, может быть, дело в тёмной семейной истории, что мне давеча рассказала одна добрая прихожанка? Несколько лет назад Лука лишил жизни дочь, сбежавшую с пленником, за которого
