Кто вспомнит его, кроме тех, кто видел кроткие карие глаза и детскую его улыбку, кто знал его еще младенческую душу. Он остался лишь в сердце своих родных, он, этот неизвестный, погибший где-то в степях Кубани.

Владимир Ратьков-Рожнов. Закрыв глаза, вижу его перед собою. Я вижу всех их, этих детей Кубанского похода. Все они наши родные.

Тяжела была их служба. Ратькову-Рожнову генерал Лукомский предлагал перевестись в штаб, но он решительно отказался. Он остался рядовым, как и все. Смерть освободила его от несения долга.

Когда мы возвратились на Дон, к нам в Ольгинскую станицу приехал его старший брат, последний из трех братьев, оставшийся в живых. Он оставил молодую жену и маленькую дочь и приехал заменить своего брата.

Его мать сказала ему: «Мне легче видеть тебя убитым в рядах Добровольческой армии, чем живым под властью большевиков».

А кто не поймет, какая мука матери скрывалась в этих словах: «Ты должен» – и мать посылает последнего сына идти заменить брата.

«Ты должен» – сознавал каждый из них. И они шли… пятьдесят человек среди тысячной толпы, шли в степи по грязи, в стоптанных сапогах, в снежную пургу в рваных шинелях, и шли, и шли тысячу верст.

В сумятице жизни растоптаны героические чувства. Разбит возвышенный порыв. И прохожий пройдет мимо и не оглянется.

В вечернем воздухе раздался звук трубы. На молитву. В рядах люди сняли папахи. «Отче наш» пронеслось в тишине по улице Ольгинской станицы. Зарево пожара еще ярче разгоралось в сумерках наступающей ночи.

Марковцы на Дону[234]

2 ноября 1917 года на перрон вокзала города Новочеркасска из пришедшего из Ростова поезда высадилась группа человек в двенадцать, в военных, но без погон и штатских костюмах, с небольшим багажом в руках. На вокзале был образцовый порядок: люди спокойно одни выходили из вагонов, другие входили в них, и никого из них не интересовала прибывшая группа, почтительно окружавшая старика в штатском. Никто не замечал ее радости – достижения ею цели – Земли Обетованной.

Но не прошло и нескольких минут, как к группе быстрым шагом подошел офицер – донец, взял под козырек и что-то отрапортовал старику, снявшему сейчас же свою шляпу. Еще минута-другая, и старик, это был генерал Алексеев, со своим адъютантом, ротмистром Шапрон дю Ларрэ, так же как и генерал, одетый в штатское, сопровождаемые офицером, отбыли к атаману Дона генералу Каледину.

К оставшимся подошел другой офицер и повел их в город.

– Как тут у вас? – спросили его.

– Неважно! – ответил тот.

* * *

Генерал Алексеев, генерал без положения, без должности, но с именем и с идеей, которой теперь он жил и осуществить которую стремился, был принят атаманом, правителем целой области. Он сообщил атаману, что теперь настало время осуществить его намерение создать на территории Дона вооруженную силу для борьбы с большевиками, просил его еще раз дать приют офицерам и добровольцам и содействовать ему в его патриотическом начинании. Атаман Каледин разделял цели и намерения генерала Алексеева и обещал ему всемерную помощь.

Немедленно в Петроград полковнику Веденяпину была выслана условная телеграмма о направлении добровольцев в Новочеркасск.

2 ноября 1917 года стало днем зарождения Алексеевской добровольческой организации на Дону, позднее ставшей Добровольческой армией. Неделю спустя после захвата власти в России большевиками патриоты Родины ответили созданием противоборствующей им силы.

* * *

Группа спутников генерала Алексеева была приведена на Барочную улицу, 39, где помещался лазарет № 2, теперь освобожденный от раненых и больных, но с оставшимся медицинским персоналом. Прибывших приветливо и радушно встретили, отвели им комнату, накормили. Скоро все уснули крепким сном после долгого, тяжелого и беспокойного пути. Так лазарет на Барочной, № 39 стал колыбелью Добровольческой армии.

На следующий день в госпитале был объявлен порядок, которому должны были подчиняться все в нем находящиеся: во-первых – считать себя ранеными или больными и, во-вторых, – выход из госпиталя разрешался только по госпитальным запискам.

В этот день госпиталь пополнился еще несколькими добровольцами, а 4 ноября и целой партией в 25 человек со штабс-капитаном Парфеновым во главе, выехавшими из Петрограда еще до получения там условной телеграммы.

Приветствовать первых добровольцев пришел сам генерал Алексеев. Он выразил им свою уверенность в успех начинаемого дела и просил «только сохранить в тайне цели и намерения, с которыми они прибыли в Новочеркасск. О нем, о генерале Алексееве, никто не должен знать: он неизвестный штатский человек, а поэтому при встрече приветствовать его не следует.

В этот свой первый визит к своим добровольцам, которых было до 40 человек, он положил начало 1-й воинской части – Сводно-Офицерской роте, командиром которой назначил штабс-капитана Парфенова.

В дальнейшем эта рота развернулась в более крупные соединения и, наконец, в Сводно-Офицерский полк, ставший позднее Офицерским генерала Маркова полком. Таким образом, 4 ноября 1917 года является датой старшинства этого полка.

Ночью в роту скрытно были доставлены винтовки и небольшое количество патронов. Настроение чинов роты было отличное и уверенное.

* * *

Генерал Алексеев почти ежедневно посещал роту, расспрашивал вновь прибывших. Он не подымал вопроса о медленном росте роты. Этот вопрос подняли сами добровольцы, заговорив о том, что много офицеров едут из Петрограда и Москвы через Новочеркасск и Ростов на Кавказ, о том, что в Новочеркасске и Ростове тысячи офицеров определенно уклоняются от поступления в организацию. Генерал Алексеев спокойно и в мягких тонах отзывался на упреки добровольцев по адресу пассивного офицерства и утверждал, что обстановка все же в конце концов заставит его принять положительное решение. «Хотя время не терпит промедления, однако оно еще есть», – говорил он.

В середине ноября была введена официальная запись в Алексеевскую организацию. Все, как уже прибывшие, так и вновь прибывающие, регистрировались в бюро записи, подписывали особые записки, свидетельствующие об их добровольном желании служить в организации и обязывающие их сроком на 4 месяца. Денежного оклада не существовало, содержание ограничивалось лишь пайком. Все добровольцы без колебаний подписывали такие записки, удивляясь, однако, указанному сроку обязательства – 4 месяца. Они ведь явились служить бессрочно, то есть до освобождения родины от большевиков.

О таком настроении добровольцев генерал Алексеев знал и считал необходимым не скрывать от них, что в организации в данное время совершенно отсутствуют денежные средства. Но добровольцев этот вопрос интересовал только относительно нужд организации в целом, но