Милика Ротбарт подозвала сына, и тот подбежал, такой же рыжий, как и отец. Все Ротбарты рождались красноволосыми, кто темней, кто светлее. Волосы императриц Миттельрайха – чёрные, русые, золотистые – без следа сгорали в этом неистовом пламени. Сыновья Михаэля тоже будут рыжими…

Вдова прижала Мики к себе, и тот недовольно завозился, ему хотелось играть. Сейчас подойдёт Гизела и ледяным голосом скажет, что Его Величество должен пить молоко. Или придумает что-нибудь ещё, только бы оторвать принца от матери. Рудольф советует прогнать ведьму, но разве она может оскорбить память свекрови? Вот если б Руди сделал это сам. Он принц-регент, ему никто не смеет перечить.

– С тебя следует писать Матерь Божию, – Клаус фон Цигенгоф бросил к ногам Милики охапку золотистых роз, – с тебя и с Мики.

– О нет. – Женщина подвинулась, освобождая место другу Людвига. – Пытки… Страшная смерть… Какая мать пожелает сыну такую судьбу?

– Быть императором тоже невесело. Ой, прости, – Цигенгоф смутился, – я имел в виду… То есть не имел в виду ничего такого. Вы так прелестно выглядите в этом саду.

– Ты слишком снисходителен. – Императрица поцеловала выкручивающегося сына в лоб и отпустила. – Какие чудесные розы!

– Это новый сорт. Садовник назвал их «Императрица Милика».

– Моё имя не приносит счастья, – покачала головой вдова, – не стоит его повторять.

– В этом мире нет имени прекрасней, – возразил Цигенгоф, – я готов отвечать за свои слова жизнью и душой, но я принёс не только розы. Милика, мне нужно с тобой поговорить.

– Что-то случилось? – Женщина отодвинула пяльцы, те упали в цветочный ворох. Цигенгоф их поднял и положил на скамью.

– Нет, но может. Я бы не посмел говорить с тобой о подобных вещах, но речь идёт о Рудольфе.

– Руди? – переспросила императрица. – Что с ним? Я его видела позавчера, он привёз Мики ручную белку и был такой весёлый.

– Он и сейчас весел, – буркнул Клаус, – я бы даже сказал слишком. Руди завёл себе новую любовницу. Дочь суконщика.

– Ну и что? – В голубых глазах её величества не было ни возмущения, ни любопытства. – Если он её любит.

– Руди ничего не любит, кроме войны, – махнул рукой Цигенгоф. – Я не стал бы говорить тебе о его делишках, не езди этот осёл к своей красотке в одиночку. Достаточно одной засады, и… Поговори с ним, он должен одуматься. Ради Мики.

– Ты прав, – вдовствующая императрица встала, нечаянно наступив на золотой цветок, – я еду в Витте. Немедленно… Клаус, может быть, мне сделать эту женщину своей фрейлиной?

– Фрейлиной? – пробормотал Цигенгоф, – Горожанку?

– Она может быть кем угодно, – личико Милики стало решительным, – лишь бы с Руди все было в порядке. Ну почему ты сказал мне только сегодня?

– Ну… Мне Лемке сказал только вчера. Я пытался его образумить, но он и слушать меня не захотел.

– Клаус, – в голубых глазах плеснулось отчаянье, – я сегодня видела во сне волка. Огромного красного волка. Он уходил по ущелью вверх, в туман, и за ним тянулся кровавый след. Что-то случится… Мы должны остановить Руди! Мы успеем?

– Надеюсь, – кивнул Цигенбок, – если ты поторопишься.

3

Когда Рудольф оттолкнул осточертевшие бумаги, почти стемнело. Принц-регент потянулся, разминая затёкшее тело, и дважды позвонил. С дневными делами было покончено, оставались дела ночные и неотложные.

Слуги внесли свечи и поднос с лёгким ужином. Следом, стуча когтями по мраморному полу, вошла старая охотничья собака. Днём дорога в кабинет была ей заказана, но вечер снимает дневные запреты.

– Пусть седлают Нагеля, – распорядился регент Миттельрайха, наливая вина, – Брауне, сидеть!

Собака села и была немедленно вознаграждена за послушание. В человеческую жизнь вмещается четыре или пять собачьих, но Брауне пережила Людвига. Брату было тридцать три, столько же, сколько ему сейчас. Проклятье…

– Ваше высочество едет один? – в бесстрастном голосе слуги чувствовалась осточертевшая тревога.

– Разумеется. – Лакей поклонился и вышел. Рудольф Ротбарт прополоскал рот вином, выплеснул остальное в камин и упал в кресло у огня, время от времени пощипывая розовый виноград. Мясо и хлеб достались Брауне, несказанно довольной подобным поворотом дел. Если ты собираешься спать, можешь наесться до отвала, если идёшь к даме или к врагу, оставайся голодным. Глупее храпящего в постели только мертвец.

Покончив с виноградом, регент поднялся и, насвистывая, исчез за скрытой расписной ширмой дверцей. Будущие войны и недостроенные дороги ждали. Так же, как и разговор с Георгом фон Лемке, с которого станется запеть ту же песню, что и Цигенбок. И с тем же успехом.

Латиняне говорят, ничего не предпринимай, не обдумав, а предприняв – не раскаивайся. Обдумывать Руди терпеть не мог. Разумеется, если речь не шла о его возлюбленной армии.

Рыжий Дьявол был создан для войны, а мир тащил на себе Людвиг. Старший брат возился с налогами и договорами, младший жил в своё удовольствие, знать не зная о государственной мерзости. После смерти Людвига Руди безропотно впрягся в имперскую колымагу, утешаясь тем, что могло бы быть и хуже, и он хотя бы не коронован.

Тридцатитрёхлетний принц-регент весьма успешно уворачивался от того, что было ему без надобности. В частности, от трона и супруги. В этом он удался в своего прародителя: Вольфганг Ротбарт так и не женился, передав собранную по кусочкам империю в руки самого толкового из своих бесчисленных бастардов.

Льстецы предрекали Рудольфу Ротбарту, что он затмит славу Вольфганга. То же самое они обещали и Людвигу и, разумеется, врали. Рыжий Дьявол был о своей персоне довольно-таки высокого мнения, но не настолько, чтоб полагаться на предсказания.

Его высочество натянул тёмное платье военного образца, зарядил пистолеты и вернулся в кабинет. Слуга убирал остатки ужина, Брауне спала и даже слегка похрапывала.

– Хорошее вино, – Руди кивнул на пустой кувшин, – завтра подадите такое же. Нагель готов?

– Да, ваше высочество. Прибыл граф фон Лемке.

Лемке… Друг детства, боевой товарищ, непревзойдённый командир авангарда, а случись что, и арьергарда. На Георга можно положиться во всём. Или почти во всём, но сегодня он будет мешать.

– Я уехал, – Руди хмуро взглянул на лакея, – УЖЕ уехал. Проводите графа сюда и проследите, чтоб он ни в чем не нуждался. Захочет уйти – задержите.

– Хорошо, ваше высочество.

Половина обитателей дворца предпочла бы звать Рудольфа Ротбарта «Ваше Величество». Другая половина спала и видела, как Рыжий Дьявол окажется в преисподней. Что до принца-регента, то он не собирался идти на поводу ни у первых, ни у вторых. Малолетний император и его словно сошедшая со старинного гобелена мать, к вящему удовольствию Руди, были живы