Однако, на танцевальном вечер Лале появляется в таком мрачном расположении духа, что кажется единственное, о чем она сможет поведать девушкам гарема – так это о том, как она ненавидит этого Мехмеда. Еще сильнее, чем два года назад!

Но, стоит признать, атмосфера здесь царит настолько веселая и расслабленная, точно гарем – это некий отдельный от дворца островок, никак не связанный с ним общими делами и событиями. Здесь никто не говорит про Мехмеда, про его выпады, и даже про обобщенные дела государства.. девушки в красивых нарядах просто вальяжно лежат на подушках, угощаются фруктами и сладостями, весело смеются. В воздухе витает сладкий успокаивающий запах благовоний..

И против воли через какое-то время даже Лале начинает несколько поддаваться этому общему настроению, царящему здесь. Она забывает обо всем, что происходит за пределами этих комнат, и наблюдает за девушками, которые в отсутствие мужчин становятся будто бы совершенно другими.. Какими-то живыми, что ли.

Смеются, шутят друг на другом.. Лале думала, что они уже и разучились это делать, если вообще когда-то умели.

По очереди они принимаются демонстрировать свои танцевальные умения, каждая стараясь превзойти предыдущую. Но даже этот соревновательный подтекст подавался в какой-то добродушной шуточной форме. Никто открыто ни с кем не конкурировал, и уж тем более не пытался публично обсудить выступление другой.

Лале это нравится, и когда подходит ее очередь выступить с трактатом, ее позиция успевает кардинально измениться. Теперь она напротив рада, что была вынуждена сюда заглянуть – ей требовалась небольшое отвлечение, иначе бы она так не смогла и к ночи предаться сну, томимая мыслями о несносном кузене.

После ее обстоятельного выступления, Лале в сторону отводит Гюль-хатун и даже с некоторым уважением заявляет:

– Признаться, мы ожидали, что это будет… – она медлит, пытаясь подобрать слово потактичнее – немного скучно. Но вы так интересно и весело рассказывали! Всем очень понравилось. Надеюсь, вы будете приходить к нам на вечера еще.

– Конечно, я буду рада – улыбается Лале.

Но старшая гарема продолжает стоять подле нее, словно чего-то ожидая. После чего, не дождавшись понимания, Гюль-хатун озвучивает:

– Мы были бы рады, если бы вы станцевали. Шахи-хатун говорила, что вы продемонстрируете нам свои умения и, признаться, мы томимся любопытством. После ваших занимательных рассказов – не терпится увидеть все это на деле.

Лале несколько мнется.

Да, она согласилась с наставницей в том, что выступит на этом вечере.. но про себя решила, что только с трактатом. Однако, Шахи-хатун везде поспела, кто бы сомневался. Наверняка, она раскусила хитрость воспитанницы, иначе зачем ей было самой предупреждать именно о танцевальном выступлении Лале, не давая ей пути к отступлению?

Однако, злится она недолго. В конце концов, не зря же она разучивала эти танцы, внимательно следя за своим отражением в зеркале? Если этим маленьким снисхождением ей удастся хоть немного умаслить любимую наставницу, да разнообразить вечер девушек гарема – ей будет только за радость.

Лале кивает и выходит в центр залы. Музыкантши трогают струны своих инструментов, позволяя музыки политься вновь.

Первые пару мгновений движения Лале выглядят какими-то угловатыми, и сама она себя чувствует крайне неловко и неумело под таким количеством женских взглядов… однако в какой-то момент ей удается вдруг слиться с мелодией в едином ритме, позволить ей завладеть собой и поймать такт.

Едва это происходит, все ее зрительницы будто бы таят перед взором Лале. Она словно вновь стоит перед своим зеркалом – и есть только она, ее танец, и желание станцевать его, как можно лучше, действуя с музыкой не просто заодно, а едино.. Бедра, живот, руки – они больше не принадлежат Лале, они становятся частью той музыки, что окружает и обволакивает ее, точно кокон.

И когда музыка утихает, Лале дают понять, какое впечатление произвел ее танец на всех присутствующих. Даже лучшая танцовщица гарема подходит к ней с поздравлениями, и Лале считает, что этот вечер точно оказался не лишним сегодня для нее. Конечно, она не собиралась ни с кем соревноваться и кому-то что-то доказывать, как и сказала наставнице, но получить объективную похвалу за свои старания – все равно определенно приятно.

И когда девушка уже собирается окончательно попрощаться и уйти, то замечает краем глаза, как шторы в правой части зала раздвигаются. Между ними появляются рука и делает кому-то манящий знак. Кажется, никто этого не видит.. но Гюль-хатун, пригнувшись, тут же юркает между занавесок.

Почему-то у Лале просыпается плохое предчувствие, и она решает не дожидаться старшую, чтобы узнать, кто там находится за этими занавесками. Собрав волосы, они уже почти достигает дверей, как слышит окликающий ее голос.

Обернувшись, она видит спешащую к ней Гюль-хатун:

–Лале-хатун.. вас приглашают. Идемте скорее.

Взгляд ее напуганный, а голос не то раболепный, не то растерянный. Лале все это определенно не нравится и она хмурится:

– Кто приглашает? Куда?

Старшая, покраснев, указывает на те самые занавески и спешит к ним обратно раньше, чем Лале успевает задать новый вопрос.

Подозрительно сощурившись, девушка все же следует за Гюль-хатун, однако, едва они доходят – как женщина поспешно ретируется в сторону, не желая даже самостоятельно одернуть занавески.

Ком подступает к горлу Лале, но игнорируя все это, она все же отодвигает шторы, оказавшись в небольшом закутке, откуда и вытягивалась рука для манящего жеста.

И видит того, кто скрывается в этих тайных покоях гарема.

И он тоже ее видит.

На губах Мехмеда мелькает мерзкая ухмылочка, и он, развалившись на диване, окидывает Лале с ног до головы таким взглядом, что у нее возникает непреодолимое желание тут же вымыться:

– Ну здравствуй, мой сладкий лукум…

-10-

Наше время, Румыния.

Замок Влада.

Я с шумом втягиваю воздух, будто бы едва успеваю выплыть на поверхность воды. Словно бы запас кислорода, о способности которого оканчиваться в моих легких я ранее и не подозревала – едва не подошел к концу.

Это заставляет вновь задуматься меня о том,

(..точно знаешь, что все под контролем и твои планы не погубят ее?..)

что если погружение и возвращение из прошлого так тесно почему-то оказываются связаны ощущением «воды», то есть ли вероятность того, что однажды я могу захлебнуться?

Однако, все эти мысли тут же улетучиваются, едва я вижу, что за окном светло. Все еще тучи, так что сложно сказать, сколько именно времени – шесть утра или полдень – но ночь уже точно окончена.

Значит, пришло время выяснить все «от» и «до».

Я быстро вскакиваю с кровати, будто бы и не было той бессонной ночи, которой предшествовал безумный день и такой же вечер. Быстро, но аккуратно сворачиваю полотно с портретом Сафие, над которым работала, и возвращаю его в тубу. После чего, быстро перехватив волосы резинкой, сменяю пижамный комплект (который по назначению этой ночью так и не пригодился) на джинсы и футболку, и выскакиваю в холл.