Шрифт:
Закладка:
– А почему тогда руки на себя наложил? Княжество-то осталось при нем.
– Вот и я говорю, отравили его.
– Герцог из мести?
– Нет, – заметил крайн, по-прежнему глядя на снег, – наш тогдашний король.
– Зачем? – в один голос спросили спорщики.
– Господин Ильм совершенно прав. Этот пятый князь и вправду был исключительно мудрый политик. Но перемудрил. Там ведь вот как сложилось… – Крайн неохотно поднялся, подсел к столу, притянул к себе толстенный исторический труд, развернул вложенную в него карту.
«Ну вот, опять началось», – подумала Ланка, устроившаяся с шитьем на одной из лесенок. Пока господин Лунь беседовал о каких-то скучнейших болванах, которые то воевали, то плели интриги, но все как один давным-давно померли, с одной только Фамкой, это еще можно было терпеть. Но вдруг Илка ни с того ни с сего смертельно обиделся, что его на эти беседы не приглашают, вначале подслушивал с самым независимым видом, а потом начал, как бы между прочим, вставлять всякие замечания. Ланка и оглянуться не успела, как он утвердился за одним столом с Фамкой, среди книг, ветхих свитков и коричневых от старости карт.
Впрочем, послушать какую-нибудь историю Ланка тоже была не против. Нудные болваны, которых крайн торжественно именовал государственными деятелями и политиками, частенько путались с какими-то дамами, причем некоторые дамы разбирались в этой самой политике даже лучше, чем их любовники. Слушать про прекрасных дам прошлых времен Ланке нравилось.
Варка и тот бросил свою устрашающую книжищу под скромным названием «О зверях, камнях и травах». Про Жданку и говорить нечего. Рыжая дурочка, когда дело дошло до рассказов, моментально захлопнула изумительной красоты букварь, разрисованный по старинке, вручную, и переместилась поближе.
Дней десять назад случайно выяснилось, что Жданка не умеет читать. Крайн тут же набросился на Фамку и Варку, будто они в этом виноваты. Мол, должны были научить. Варка, по обыкновению, ухмылялся ехидно, а Фамка вздыхала.
Жданка смотрела на вещи гораздо проще.
– Да зачем мне это! Время только тратить. У нас под мостом завелся было один грамотный, так к зиме совсем спился и помер. Ничего ему эта грамота не помогла.
– Пример убедительный, – согласился господин Лунь, – но сейчас ты не под мостом. Ты в моем замке. Госпожа Хелена, займитесь.
– У меня от букв голова болит и в глазах мелькание, – сообщила Жданка.
– Не буду я, – заупрямилась Фамка, – она или хихикать начнет, или книгу спрячет, или сама спрячется, потом три дня искать будем. Я уж знаю, пробовала.
Господин Лунь поднял левую бровь.
– Я занят, – быстро сказал Варка.
Господин Лунь покряхтел, поворчал, разворошил волосы.
– Сам буду учить, – сурово заключил он, – бездари. Никому ничего поручить нельзя.
Как ни странно, Жданка больше не спорила, бежала на урок с великой охотой, прилежно корпела над буквами и пуще всего опасалась разгневать крайна, который, однако, никогда на нее не орал, напротив, был тих, кроток и даже иногда улыбался.
Ланка вздохнула. Ей он так не улыбается. Да и другим тоже. Но других хоть учит.
Прошлой зимой все на кухне сидели, вокруг печки. Намерзлись, наголодались, думали только о том, как бы поесть и согреться. А нынче вся жизнь переместилась в библиотеку. Только и делают, что книжки читают. Совсем заучились.
Крайн неторопливо рассказывал, рассеянно глядя поверх голов застывших птенцов-подкидышей. В глаза все-таки старался не смотреть. Зачаровывать их до полной потери воли он не собирался. И без того слушали затаив дыхание. Рыжая даже рот разинула. Ох, глазищи у нее. Еще года три, и местным парням придется худо.
Как странно. После всего, что случилось с ним, он еще жив и даже получает от жизни некоторое удовольствие. Тепло, мягкий свет зимнего дня, милый сердцу запах книжной пыли и старой кожи. Покой, тишина, бестревожность.
Хрупкая тишина. Только мягкий снег отделяет Пригорье от кипящего котла бесконечной войны. А покой… В то, что их оставят в покое, он не верил.
– Светлый князь, клянусь вам, это не крайны.
Стас Гронский сидел, опустив плечи, глаз смиренно не поднимал, но говорил горячо и напористо. Князь Филипп слушал нехотя и даже, казалось, скучал.
– Знаете, Гронский, ваше желание отомстить и вернуть утраченное мне понятно. Но я рисковать не стану. Вы же сами утверждали, Рарог Лунь вернулся. Подпись на документах, которые я получил, безусловно подлинная.
– Да, но почему никто не видел, как они летают? Ни разу, хотя прошел почти год.
– Берегут крылья. Обычай, знаете ли, – донеслось из угла, где отсиживался осторожный Лютин, правая рука князя Сенежского во всем, что касалось дел сомнительных и опасных.
– Может быть. Но почему их так мало? Почему все видят только детей?
– Подростков.
– Хорошо, подростков. Где же взрослые?
– Подростки… – протянул Лютин, – они, как бы это сказать, любят искать приключений на свою голову. А взрослые сидят дома, делами занимаются. Господин юный крайн, светлый лик которого мне довелось созерцать в Волчьей Глотке, похож на этого Луня. Просто одно лицо.
– Итак, присутствие двух подлинных крайнов сомнений не вызывает, – сварливо заметил Филипп Сенежский, – то, что они сотворили под Бренной, говорит само за себя. Аскольд чудом спасся. Я не сунусь туда, пока не буду уверен…
– Эти двое – может быть, – повысил голос Стас Гронский, – но остальные? Как они выглядят! Крайны! Это же курам на смех. Приблудные какие-то… Этот, как вы выражаетесь, господин Лунь еще в детстве эдак забавлялся. Вечно всякую грязь в дом тащил. То у него собака шелудивая, то ворона какая-нибудь каличная… Теперь вот детишек где-то подобрал, милосердный наш.
Господин Филипп Вепрь, князь Пучежский и Сенежский, откинулся на спинку кресла, пожевал губами, поглядел на стоявшего перед ним Стаса Гронского. Камзол с чужого плеча сидел на Стасе скверно, щеки запали, небритый подбородок обвис вялыми складками.
– Лютин, – произнес князь в пространство. Лютин молча возник у правого локтя, – займись этим. Сам займись.
Лютин кашлянул.
– Должен ли я…
– Нет. Ничего не делать. Никого не трогать. Только смотреть и слушать. Но если ты убедишься, что их всего двое…
– Тогда…
– Тогда ты доложишь об этом мне.
Лютин поклонился и тихо вышел. Конечно, после трех лет в Косинце он рассчитывал на долгий отдых. Но возражать Вепрю – себе дороже. Под аркой общего зала, у самого выхода из цитадели его нагнал княжич Хенрик.
– Не торопись так, – начал он, нависая над сухоньким малорослым Лютином. – Поспешишь – людей насмешишь. Не хотелось бы, чтоб ты утратил мое уважение. Мы с братом всегда ценили тебя. Всегда. Как ты думаешь, – зашептал он, склонившись еще ниже, – крайны смертны?
