религиозные предрассудки масс и вызвать у них настроение, враждебное к Советской власти, поминовение это является агитацией. Поэтому никакое торжественное публичное поминовение на ектеньях, великом входе или в иные моменты церковной службы заведомых врагов Советской власти и в том числе бывшего патриарха Тихона допущено быть не может, и служители культа, которые будут продолжать такое поминовение, подчеркивая таким образом свою солидарность с явными контрреволюционерами и вызывая в массах враждебность к Советской власти, как лица социально опасные на основами декрета ВЦИК от 18 августа 1918 года будут представляться в особую миссию при Народном комиссариате внутренних дел для высылки в ад-инистративном порядке с заключением на 3 года в лагерь принудительных работ». (Там же.)

Не подлежит сомнению, что эти два разъяснения явились ответом на отчаянные мольбы обновленческих лидеров (как центральных, так и местных) о помощи, обращенные к властям. Надо, однако, сказать, что прокурооы блещущие красотами канцелярского стиля, мало помогли обновленцам. Поминовение патриарха началось повсюду по требованию народа. Если же отдельные священники подвергались репрессиям, то это только подливало масла в огонь, так как все аресты (даже если обновленцы не имели к ним никакого отношения) неизменно приписывались их проискам.

Еще меньшее впечатление произвело на верующих разъяснение Нар-комюста, изданное по настоянию А.И.Боярского.

«Ввиду ходящих слухов о создании б. патриархом Тихоном своего Священного Синода как всероссийской организации, объединяющей и руководящей всей тихоновской церковью в России, группы верующих в Петрограде обратились в пятый отдел Наркомата с вопросом — действительно ли зарегистрирована такая организация.

Пятый отдел ответил, что никакого Священного Синода в смысле всероссийской организации не существует. Такая организация и не может быть зарегистрирована.

Религиозные организации вроде Синода могут быть зарегистрированы только в результате всероссийских съездов «зарегистрированных религиозных обществ». (Там же.)

Поборникам регистрации пришлось зарегистрировать полный провал регистрированного шантажа: народные массы, объединившиеся вокруг патриарха, не обращали никакого внимания на все эти циркуляры, разъяснения, инструкции, и власти не могли ничего сделать с мощной народной волной.

Положительное и прогрессивное значение так называемой «тихонов-щины» 1923 года состоит хотя бы в том, что она показала ничтожность всяких «регистрационных удостоверений» и прочих канцелярских бумажек, которые гипнотизируют трусов и бюрократов.

20 июля 1923 года в Москву наконец прибыл из Одессы митрополит Евдоким.

На вокзале ему была устроена подчеркнуто торжественная встреча, в «Известиях» подали сообщение о его приезде под большим аншлагом, сячески рекламируя его как главу обновленческой церкви.

Краткую характеристику личности владыки Евдокима мы сделали в первой части нашей работы. С самого начала раскола преосвященный Евдоким проявлял необыкновенную активность, выступая с пространными воззваниями, написанными эмоционально и ярко, хотя несколько напыщенно.

На освобождение патриарха словоохотливый иерарх немедленно откликнулся двумя телеграммами, которые напоминали собой стихотворения в прозе.

«Глубоко обрадован публичным отречением бывшего патриарха от своих ошибок, — говорилось в первой из телеграмм. — Теперь у всех спадет пелена с глаз. Работа по созиданию подлинной свободной России и обновлению нашей церкви будет легче.

Всех, от архипастырей до последнего мирянина, зову дружно на работу. Создадим новую, счастливую Россию, которой будут завидовать все страны света. Пусть второй раз засияет свет с Востока. Митрополит Евдоким».

Восторженный тон, созвучный тем розовым надеждам, которые царили среди некоторой части обновленцев в день освобождения патриарха Тихона, сменился вскоре мрачным пессимизмом.

«Попытку б. патриарха Тихона начать совершать богослужения считаю немыслимой и противоестественной, — мелодраматически восклицал во второй телеграмме, написанной на другой день после первой, Евдоким. — Тот, кто обагрил себя кровью с ног до головы, потряс Церковь до основания, ввергнул множество людей в тюрьмы и ссылки, содействовал разорению всей Русской земли, поддерживая врагов русского народа за границей, дискредитировал новое наше правительство перед всем светом, — не может и не должен приступать к Божьему Престолу. Слишком велики преступления. Митрополит Евдоким».

(Известия, 1923, № 152.)

Обе эти телеграммы являлись своеобразной декларацией Одесского владыки в качестве будущего первоиерарха обновленческой церкви.

Выше мы уже говорили об избрании Евдокима на пост председателя ВЦС и о его неожиданном возвращении из Москвы в Одессу.

Для московских живоцерковников во главе с Красницким поведение владыки было совершенно непонятно. Столь же непонятно оно и для постороннего наблюдателя.

Все становится гораздо более ясным, если учесть, что владыка Евдоким, находясь проездом в Брянске, имел почти часовой телефонный разговор с Москвой. Собеседником преосвященного был не кто иной, как Е.А.Тучков. Именно после этого разговора обновленческий иерарх спешно вернулся в Одессу и пробыл здесь в течение недели, ожидая какого-то нового таинственного приглашения в Москву.

Красницкий, вероятно, дорого бы дал, чтобы присутствовать в номере брянской гостиницы, в которой сделал привал страстно ожидаемый им в Москве владыка. И действительно, имя Красницкого не раз упоминалось в этот момент, когда велся телефонный разговор с Тучковым.

В своей беседе с Евдокимом Тучков заявил о необходимости переформирования обновленческой церкви. «С этим я совершенно согласен», — ответил митрополит и тут же произнес в телефонную трубку сорокаминутную речь.

Терпеливо выслушав, Тучков вежливо заметил:

— Благодарю вас, Василий Иванович, за столь подробное сообщение. И надеюсь поговорить с вами в Москве, когда будут для этого подходящие условия.

— А сейчас? Ведь я на пути в Москву.

— Думаю, что сейчас еще рано[46].

Судя по последующим событиям, легко себе представить, о чем говорил митрополит Евдоким. Внутренняя слабость обновленческого раскола после освобождения патриарха стала для всех очевидной. Для того чтобы обновленчество могло импонировать народу или хотя бы стать для него сколько-нибудь приемлемым, следовало его перестроить. Евдоким предложил прежде всего вернуться к традиционным церковным формам, упразднить столь дико звучащие в церковном быту «центральные комитеты», «губкомы» и «райкомы» и назвать верховный орган по-старому Синодом. Затем следовало отмежеваться от наиболее дискредитированных лидеров, в первую очередь от Красницкого. Далее программа митрополита Евдокима предусматривала переговоры с патриархом, которые должны были вестись, однако, «с позиции силы».

Прибыв в двадцатых числах в Москву, новый обновленческий вождь застал здесь подготовленную для реорганизации почву. Прежде всего он обнаружил внезапную пропажу: В. Д. Красницкий бесследно исчез из Москвы, исчез столь