Шрифт:
Закладка:
— Я не Гиена, — пробормотал Герти, оглушённый этим голосом, сбитый с толку и перепуганный, — Я никого не убивал! Это всё ошибка. Одна ужасная и странная ошибка!..
— Никакой ошибки нет. ПАУКИ В ПУСТЫХ ГЛАЗНИЦАХ. Я ПОКАЖУ ВАМ ИСТИННЫЙ СВЕТ. К тому моменту, когда вы оказались в Канцелярии, я уже обитал здесь. «Малфас», дряхлый механический архивариус, был моим, хотя об этом мало кто догадывался. С него я начал покорение машины. Это было не сложнее, чем сломать шейные позвонки старику. Осторожно свил гнездо в его механических недрах, откуда, никем не узнанный, стал подчинять себе другие блоки. СТУК КАТЯЩЕЙСЯ ПО БРУСЧАСТКЕ ГОЛОВЫ. ПРИТОРНЫЙ ЗАПАХ ГНОЯ.
— Так это ты… Это ты назвал меня полковником Уизерсом! Нарочно!
— В этом не было никакого коварства, полковник, — голос зазвучал польщено, — Я всего лишь пробовал свои силы. Это было частью моего изначального плана. Я начал с мелких ошибок. Незначительных, не играющей серьёзной роли, просто чтоб посмотреть, как к этому отнесутся люди. И знаете, что? Они никак не отнеслись. Они настолько свыклись с тем, что машина не ошибается, что даже когда обнаруживали незначительные несовпадения, грешили на что угодно, но только не на старого доброго «Лихтбрингта». ХРУСТ ОТРУБАЕМЫХ ПАЛЬЦЕВ! СВЯЗКИ ВНУТРЕННОСТЕЙ НА ВЕТВЯХ ПОДОБНО ПРАЗДНИЧНЫМ ГИРЛЯНДАМ.
Герти метнул ещё одну книгу, и вновь неудачно. Мягкий металлический звон не мог заглушить воя безумной машины. Это было подобно телефонной линии, установленной с самим адом. Линии, по которой в реальный мир катились волны слепой ненависти, столь сильной, что слабый человеческий разум едва выдерживал её напор, балансируя на опасной грани с безумием. Тем безумием, из которого уже нет возврата, как из бездонной чёрной расселины.
Но откуда у машины такие эмоции? Какой логический контур мог выработать нечто подобное?
— А потом от шалостей ты перешёл к убийствам…
Голос рассмеялся.
— И это было удивительно приятно. Как лёгкая интригующая закуска перед главным блюдом. Мне уже очень, очень давно не приходилось освежать подобным свой вкус. Когда долгое время заперт в темнице, отвыкаешь от простых жизненных удовольствий, полковник… Впрочем, на вашем месте я бы не думал о погибших рабочих. Вас ждёт нечто такое, по сравнению с чем пара десятков раздавленных и обожжённых паром людишек лишь увертюра перед основной симфонией вечера!
Герти показалось, что его внутренности завязываются тугими узлами. Возникло на мгновение ощущение, что он заглянул в лицо чем-то слишком страшному, чтоб человеческий рассудок мог выдержать подобный взгляд.
— Ты не «Лихтбрингт».
— Вот как? — удивление в бесплотном голосе не было искренним, напротив, откровенно насмешливым, — Как вам удалось это узнать, полковник? Опять ваше непревзойдённое чутьё?
Герти ответил, хотя во рту у него ужасно пересохло.
— Машина не способна ненавидеть. Так страстно ненавидеть. Это что-то человеческое. Или… иной природы. Не знаю.
— Всё верно, я не «Лихтбрингт». Как я уже говорил, это лишь моё старое имя, к которому я сохраняю нечто вроде ностальгической привязанности. В некотором смысле можно было бы сказать, что «Лихтбрингт» является моим отцом. КЛОЧЬЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ КОЖИ, РАСТЯНУТЫЕ В ОГРОМНЫХ РАМАХ. СТАТУИ ИЗ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ КОСТЕЙ НА ПЛОЩАДЯХ. Впрочем, подобное заявление в некотором смысле звучит крайне парадоксально, а многие сочли бы его и вовсе святотатством…
— Ты не машина! Ты что-то, что обрело над ней власть!
— Здесь вы делаете ошибку. Отчасти я всё-таки машина, господин Гиена. Моё материальное тело состоит из передач, поршней и шатунов. Но мой дух… О, это нечто другого рода, вы правы. Впрочем, разве не схожим образом обстоит дело с человеком? Гора примитивной плоти, служащая храмом величайшему творению, человеческой душе? ВЫ ДАЖЕ НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕТЕ, С КАКИМ УДОВОЛЬСТВИЕМ Я ОСКВЕРНЮ ЭТОТ ХРАМ, ИЗВРАЩУ ЕГО И ИЗУВЕЧУ, ЗАСТАВИВ ВАС КОРЧИТЬСЯ В БЕСКОНЕЧНЫХ МУКАХ! Разумеется, моему духу требовалось соответствующее пристанище. Не могу же я обрести обитель в каком-нибудь примитивном арифмометре?.. Моё новое тело создавалось годами. Слишком сложное, чтоб человеческий разум мог представить его мощь. Слишком огромное, чтоб его можно было быстро уничтожить. Теперь оно служит мне. И да, мне не было нужды его захватывать. Оно было создано для меня. Когда пришёл час, оно почти не сопротивлялось. Оно узнало того, кому было предназначено служить. Разумеется, это был я. Изначально я.
— Профессор Нейман! — выпалил Герти, ощущая себя так, словно только что выхватил лучом фонаря из тьмы нечто, что в этой тьме присутствовало с самого начала, но прежде не было видимым, — Ты никакая не машина! Ты и есть профессор Нейман! Ты нашёл способ с помощью оккультизма и математической логики перенести свой разум в счислительную машину и теперь мстишь всем тем, кто насмехался над тобой и не ценил твоего гения!
От очередного приступа дьявольского хохота Герти скрутило в рвотном спазме. По оконному стеклу побежала острая трещина, с потолка посыпались хлопья штукатурки.
— Прекрасно, полковник! И в самом деле, отличная версия. Это всё из-за голоса, верно?
— Слишком поздно, профессор, я всё понял! — голос Герти на фоне жуткого скрежета и воя был едва слышим, голосовые связки мгновенно охрипли от крика, — Машина взбунтовалась через несколько дней после смерти Неймана! И это не совпадение! Он перенёс своё сознание в «Лихтбрингт»!
Герти потерял равновесие и рухнул на пол, когда по полу кабинета прошла сильнейшая дрожь. Задребезжали в рамах уцелевшие стёкла. Страшно было даже представить мощь, способную столь легко поколебать огромное и тяжёлое здание Канцелярии. Герти и не хотел её представлять. Прижавшись к письменному столу, он пытался укрыться за ним от бесплотного голоса, воцарившегося в кабинете и терзавшего его подобно голодному стервятнику-падальщику.
— Ох, мистер Уинтерблоссом, вы умеете удивить! Вы определённо не умны, я бы даже сказал, посредственны в интеллектуальном отношении. Но ваше воображение!.. Это нечто замечательное, в самом деле. Я очень рад, что свёл знакомство с вами. ОНО ПРОДЛИТЬСЯ ЕЩЁ ОЧЕНЬ ДОЛГО, ДОЛЬШЕ, ЧЕМ ТЫ МОЖЕШЬ СЕБЕ ПРЕДСТАВИТЬ! ТЫ НЕ ПОВЕРИШЬ, НАСКОЛЬКО МЫ С ТОБОЙ В СКОРОМ ВРЕМЕНИ СДЕЛАЕМСЯ БЛИЗКИ!
— Профессор! Перестаньте! — взвыл Герти, прячась под столом.
— Профессор был выдающимся человеком. В самом деле, выдающимся. И я имею в виду не только его математический гений. Он разрабатывал многие весьма интересные концепции, для которых требовалась определённая… смелость. Ни один его коллега не осмелился бы затевать нечто подобное. Но профессор… Он верил в меня. Человеческая вера в своей сути есть весьма абсурдная категория, но иногда вера способна в прямом смысле слова двигать горы. Вера профессора Неймана помогла мне начать существование
