Шрифт:
Закладка:
— Хэкетт свои деньги и драгоценности хранит в доме?
— Деньги вряд ли у него в доме. Но у его жены брильянты. Кроме того, у них целая коллекция ценных произведений искусства. Мистер Хэкетт провел много времени в Европе, скупая картины. — Себастиан помолчал. — Как бы вы преподнесли все это Хэкетту, если бы решили предупредить его? Я хочу спросить, могли бы вы не упоминать имени Сэнди?
— Именно над этим я и ломаю голову.
— А почему вы не привезли ее домой, когда встретили ее?
— Она не захотела. Заставить ее я не мог. Равно как не могу заставить вас пойти к Хэкетту. Но считаю, что вам следует это сделать. Или пойдите в полицию.
— Чтобы ее бросили в тюрьму?
— В тюрьму ее не посадят, если она ничего плохого не сделала. Кстати, есть места и похуже тюрьмы.
Он взглянул на меня с неодобрением.
— Вы, кажется, не отдаете себе отчета, что речь идет о моей дочери.
— Только о ней я и думаю. Это у вас, кажется, на уме другие заботы. Так мы и будем топтаться на месте и упустим дело из своих рук?
Себастиан прикусил губу. Потом бросил взгляд на здание из стекла и металла. Словно искал у него одобрения. Но это был всего лишь памятник деньгам. Он подошел ко мне совсем близко и тронул меня за предплечье, проверяя мои мускулы, — он отдавал дань моей силе и одновременно оценивал ее: вдруг нам доведется схватиться врукопашную?
— Слушайте, Арчер, а почему бы вам не пойти и не поговорить с мистером Хэкеттом? Не раскрывая ему, кто в этом деле замешан. Тогда вам не придется называть мое имя или Сэнди.
— Вы хотите, чтобы именно я это сделал?
— По-моему, это единственно разумный путь. Я не верю, что они замышляют что-то действительно серьезное. Сэнди — не преступница.
— С кем поведешься, от того и наберешься.
— Про мою дочь этого сказать нельзя. С ней никогда ничего не случалось.
Я устал спорить с Себастианом. Он верил только в то, во что ему в данный момент было удобней верить.
— Пусть будет по-вашему. Хэкетт собирался домой, когда вы расстались?
— По-моему, да. Значит, вы поедете и поговорите с ним?
— Раз вы настаиваете.
— Но нас в это дело не будете вмешивать?
— Вряд ли мне это удастся. Вспомните, ведь Хэкетт видел меня у вас в кабинете.
— Сочините для него какую-нибудь историю. Предположим, вы случайно получили эту информацию и решили сообщить ее мне, потому что я работаю в его компании. Мы с вами старые друзья, вот и все.
Это было далеко не все. Я ему ничего не пообещал. Он объяснил мне, как найти поместье Хэкетта, и дал его незарегистрированный номер телефона.
ГЛАВА 8
По этому номеру я позвонил из Малибу. Трубку сняла женщина и с иностранным акцентом ответила мне, что ее мужа нет дома, но она ждет его с минуты на минуту. Когда я упомянул имя Себастиана, она сказала, что вышлет кого-нибудь встретить меня у ворот.
Усадьба находилась всего в каких-то двух милях от центра Малибу. Ворота были высотой в десять футов. Поверху шла еще колючая проволока. В обе стороны от ворот протянулась тяжелая изгородь также из колючей проволоки, на которой висели таблички «Частное владение. Посторонним вход запрещен» и которая уходила далеко в горы.
Поджарый мужчина, ожидавший меня у ворот, был типичный испанец. Обтягивающие брюки и длинные волосы делали его похожим на юношу, но черные глаза без возраста опровергали это сходство. Он не делал попытки спрятать крупнокалиберный револьвер в кобуре, висящей у него под пиджаком.
Прежде чем открыть ворота, он заставил меня показать ему фотостат официального разрешения быть частным детективом.
— Вроде все в порядке. Проезжайте.
Он отпер ворота, дал мне въехать и снова запер их, пока я стоял позади его вездехода.
— Мистер Хэкетт уже приехал?
Он покачал головой, сел в вездеход, и я последовал за ним по залитой асфальтом дороге. За первым же поворотом открылась совершенно дикая, нетронутая рукой человека местность, настоящая сельская глушь. В кустах перекликались перепела, совсем крохотные пичужки лакомились красными ягодами с тутовника. Парочка грифов планировала в раскаленном воздухе, высматривая на земле добычу.
Дорога поднялась к перевалу и побежала вдоль хребтовины широкой земляной плотины, запиравшей воды искусственного озера. На воде сидели утки, шилохвостики и светло-коричневый чирок, а в траве у берега шуршали водяные курочки.
Мой конвоир выхватил револьвер и, не замедляя ход машины, выстрелил в ближайшую курочку. По-моему, он рисовался передо мной. Утки взвились в небо, курочки все, кроме одной, сломя голову кинулись в воду — ну прямо живая карикатура на перепуганных до смерти людей.
Дом стоял на возвышении у дальнего края озера. Широкий, низкий, очень красивый, он прекрасно вписывался в пейзаж, словно сам был частью его.
Миссис Хэкетт ждала на террасе перед домом. Она была в коричневом шерстяном костюме, длинные светлые волосы пышным пучком собраны на затылке. Лет тридцати с небольшим, хорошенькая, довольно пухленькая блондинка.
— Это вы стреляли? — сердито крикнула она мужчине из вездехода.
— Да. Я застрелил курочку.
— Я же просила вас этого не делать! Распугаете всех уток.
— Курочек развелось слишком много.
Она побледнела.
— Не смейте мне возражать, Лупе!
Молчаливая борьба взглядов. Его лицо было словно вырезано из грубой кожи. Ее лицо — настоящий дрезденский фарфор. Дрезденский фарфор победил. Лупе укатил в своем вездеходе и скрылся в одной из пристроек.
Я представился. Женщина повернулась ко мне, хотя на уме у нее все еще был Лупе.
— Совершенно не подчиняется. Просто не знаю, как поставить его на место. Я живу в этой стране вот уже больше десяти лет, но так и не пойму американцев.
У нее был среднеевропейский акцент. Она приехала то ли из Австрии, то ли из Германии.
— А я более сорока, — сказал я, — но тоже не понимаю американцев. А уж в испано-американцах и вовсе трудно разобраться.
— Значит, в этом вы мне не помощник. — Она улыбнулась и беспомощно пожала довольно широкими плечами.
— Какие у Лупе обязанности?
— Присматривать за поместьем.
— Он делает это один?
— Здесь не так много работы, как может показаться. Дом и все угодья обслуживаются по вызову. Мой муж не любит, чтобы вертелись слуги под ногами. А мне их очень недостает, у нас дома всегда держали слуг.
— А где был ваш дом?
— В Баварии, — в голосе ее ясно слышалась ностальгия. — Вблизи Мюнхена. Моя семья