— Кому молиться, вы что, я в жизнь физкультурнику… — закудахтала было Синюшная в своем амплуа, но тут же осеклась, по-видимому, впервые осознав серьезность собственного положения.

И два териарха, молча подошедшие к ней, только усилили ее страхи.

— Либерия Ильинишна, — вновь послышался голос председателя, — вы не волнуйтесь, вас хорошо проводили, даже красно-коричневые оценили принципиальность вашей паранойи. Или, как они ее называют, демшизы. Да, вы были знаковой фигурой по ту сторону «⨀». Жаль, вы так и не поняли, что по эту сторону царят другие принципы, отличные от «демократических ценностей» и прочих убеждений, выставляемых на витрину для масс. Как видите, со стороны если не масс, то отдельных придурков вам были оказаны наивысшие почести, ну а здесь их даже сравнить не с чем — ведь вас обслужит не кто-нибудь, а наш юный герой, восходящая звезда Братства. Знакомьтесь, Роман Борисович Деримович, без пяти минут брат Пердурабо Второй.

— Здрасьте, — сказал Ромка из своей живой ниши.

— Добрый… — начала было Синюшная, только сейчас заметившая недососка между двух великанш. По сравнению с ними он казался лилипутом. — Добрый, — и, видимо не зная что сказать в ответ, Либерия Ильинишна запнулась.

— Приступайте, кандидат, — не дал ей закончить Председатель.

При этих словах стоящие рядом с Синюшной териархи одним движением разорвали на ней балахон и толкнули Либерию Ильиничну в спину. Она вывалилась из него, как из кожуры банан, голая тетка с объемным дряблым телом. Роман ухмыльнулся.

Темная сестрица погладила его по спине теплой рукой, затем вынула из своей сложной прически золотистый шнурок и вручила его Роману.

Сиси наклонила голову и, приподняв подбородок Деримовича, улыбнулась ему. Вместе они подтолкнули его к алтарю. Либерия Ильинична завизжала.

* * *

Под аплодисменты собрания Роман вернулся к своим хранительницам. Нефти обернула его белым покровом, на котором тут же проступила кровь от многочисленных царапин, да что там царапин, настоящих борозд, оставленных на его теле бившейся до последнего Синюшной. Сиси приложила к его подбитому глазу холодящую петлю анха и погладила по голове, что-то нашептывая. Со стороны входа появились двое служителей с черным мешком. Осмотрев труп правозащитницы, они упаковали его и потащили по гладкому полу вглубину боковой галереи.

Придя в себя, Роман с некоторой обеспокоенностью взглянул на Сосилаву, а затем, подняв голову вверх, туда, где, по его мнению, прятался Сокрытый, спросил:

— Вы мне все еще не доверяете, мессир?

Еще до того, как послышался ответ председателя, зал покатился со смеху.

— Отчего же, кандидат, доверяем.

— Но проверяете…

— Мессир, — без тени раздражения в который раз поправил его Сокрытый.

— Проверяете, мессир, — исправил ошибку Деримович.

— Но вы, кажется, хотели сказать что-то другое, кандидат, не так ли?

— Да, мессир.

— Так говорите же.

— Я хотел сказать пятнаете, мессир. И я подумал, а зачем?

— Действительно, зачем, кандидат? — перебил Романа председатель. — На вас незаметно будет.

— Что именно, мессир? — недопонял кандидат.

— Пятно.

Роман впервые улыбнулся. Если председатель шутит, может, все и образуется, и не надо будет этого Сосилаву обслуживать.

— Ну да, — поспешил развить свою мысль Деримович, — и под ногтями у этой кадаврины моей шкуры предостаточно. Может, достаточно уже компромата, мессир? Куда я с уликами такими?

Платон мысленно поставил своему подопечному «хорошо» и опять забылся в мечтах, глядя на субилатории двух великанш.

— В нашем деле достаточного не бывает, кандидат. Только необходимое. К тому же существуют установления и уложения, в которых белым по черному написано, что положено тройственному брату кадавров обслуживать. Вам еще повезло, кандидат.

— В чем, мессир?

— В том, что вы сирота безродная. Иначе решимость свою не только на оступившихся пришлось бы доказывать, но и родную кровь проливать.

— А что, такое было, мессир?

— Было, но очень давно. Родственников тогда продавать и без Братства приспособились. Комитету по делам веры. Лет уж сколько… — Председатель, кажется, впервые задумался. — Да, не меньше четырехсот прошло без того, чтобы кандидат сразу на третий уровень лез.

— Видите, может, этого и не надо мне лично обслуживать, мессир. Может, его териархи упокоят? — спросил Роман, зачем-то поворачиваясь к пустому креслу.

— Кандидат, — голос действительно прозвучал со стороны коллегии.

— Слушаю, мессир, — отозвался Роман, с удовольствием отмечая, как вслед за ним развернулись и его божественные стражницы.

— В случае попытки вашего ренегатства многочисленные родственники и подельники брата Сосилавы нам, разумеется, не помешают. Благо, они по всему миру разбросаны. Несомненно, в случае чего от лишних хлопот они нас избавят. Вы понимаете, кандидат?

— Ну да, чего здесь понимать, мессир. Чтобы типа не соскочил — мокрухой вяжете.

— Мистагог! — грозно воззвал голос председателя.

— Я здесь, мессир, — глухо сказал Онилин из-под маски Тота.

— Что за лексика в Храаме Дающей и…

Но мист под пронесшийся по залу вздох прервал самого Сокрытого.

— А чего мистагог да мистагог, мессир! — чуть не кричал он. — Я и без мистагога за базар отвечу. Я…

Деримович оборвал свою диатрибу до того резко, что в абсолютной тишине Храама отчетливо послышался свист разрезаемого воздуха. И только когда рука Сиси выхватила из воздуха сверкнувший прямо у груди недососка нож, обнаружилась причина зловещего свиста.

Да, это был огромный кривой кинжал, с рукоятью из какого-то темного металла и лезвием с фактурой неровных потеков.

— Вы, именно вы, кандидат, — как ни в чем не бывало продолжил председатель. — Вы как обслуживать будете брата Сосилаву? Убеждением, как привыкли по ту сторону «⨀», или все-таки ножичком? — И на этих словах Сиси, спасшая Деримовичу жизнь, разжала перед ним кулак. На ладони была видна синеватая ссадина от сильного удара, но кровь не шла. А ножичек, судя по всему, был особенный. Для убеждений очень даже пригодный. Если и в ее руке он смотрелся внушительно…

Роман молча взял орудие будущего убийства и повернулся к авторитетному покойнику.

Тот лязгнул короткой цепью, пытаясь занять выгодную позицию.

Деримович стиснул рукоятку покрепче и шагнул в круг обслуживания.

— Нож, ни в коем случае не выпускай нож из руки! — послышался голос мистагога с кафедры защиты.

— Я протестую! — возразил обвинитель.

— Протест принят, — раздался примиряющий голос председателя.

* * *

От Сосилавы кандидата пришлось оттаскивать силой. Бывший клептарх был достаточно верток и силен, чтобы вот так запросто отдать свою жизнь в качестве банального компромата, к тому же с его не знающего преград языка слетали до того чудовищные тропы — со всем богатством метафор, гипербол, синекдох и эпитетов, — что даже сторона обвинения несколько раз призывала председателя к быстрому решению вопроса, дабы не оскорблять Лонное место последней бранью и не мешать табуированную лексику с чистым Логосом. Но Сокрытый был неумолим: жертва есть жертва. И