однако, не принадлежали ни к какому виду «русской армии» вообще, поскольку ни один русский не командовал подразделением выше батальона, и даже эти командиры не подчинялись приказам Власова, который не контролировал даже пропагандистскую школу в Дабендорфе. Фактически Власов вернулся из своей второй поездки в Россию все еще пленником, даже несмотря на то, что его квартиру над гаражом на Викторияштрассе сменила вилла в Кибицвеге в фешенебельном квартале Далем (на юго-западе Берлина). Он мог передвигаться, но за ним неотступно следовал преданный, хотя и назойливый сторожевой пес в лице лейтенанта Сергея Фролиха — репатриированного прибалтийского немца. Фролих привязался к Власову не для того, чтобы шпионить за ним, а чтобы служить этому деятелю — но тогда это тем более странно, потому что Фролих состоял в СД и служил в VI отделе РСХА Шелленберга, помогая организации русского диверсионного отряда под названием «Цеппелин». После тщательной проверки Штрик-Штрикфельдом и его разрешения Фролих доказал, что является хорошим приобретением. Новое учреждение в Далеме не имело ни охраны, ни оружия. Оно полностью зависело от милости гестапо или любого государственного учреждения, которое пожелало бы вмешаться. Фролих, однако, воспользовался своими связями по СД в Риге и привез контрабандой с фронта огнестрельное оружие, а с ним и водку, сигареты и тушенку, чтобы «освободитель» (то есть Власов) мог содержать свой «двор».

Некое подобие домашней жизни с выраженным старорусским привкусом вернулось в несчастливую жизнь Власова. Массивная крестьянка Мария Воронова, которая делила с ним тяготы Волховского котла, появилась из женского лагеря для интернированных лиц в Риге, верная своему хозяину, но в то же время слепо преданная Сталину. Власов обычно говорил, что она поддерживала связь с партизанами, которые приказали ей отравить его. В Берлине с его гестапо, народным трибуналом и партийными бонзами эта ситуация отдавала определенной пикантностью. Когда эта живописная личность грохнула дверями в присутствии двух германских офицеров, Власов мрачно заметил: «Извините, господа, — недочеловек». Во многих других случаях корректность и официальность, которые ожидались в немецких военных кругах, здесь, к сожалению, отсутствовали. В длительные периоды депрессии Власов погружался в запой. И кроме того, была еще одна неучтенная немецкая женщина по имени Ильзе, которую Власов называл своей «Екатериной Великой».

Власов едва успел вернуться из России, чтобы обосноваться в своем новом заведении, как и его свобода передвижения и продолжение деятельности отдела «Вермахт-пропаганда IV» оказались под угрозой исчезновения. С этого времени гестапо установило непрерывное наблюдение, и остполитики стали вести абсолютно защищенное существование. Но 17 апреля 1943 г. Гиммлер направил жалобу Борману, которая была передана Гитлеру. Кейтель приказал немедленно провести расследование последней деятельности Власова. Видимо, обращаясь за столом к офицерскому персоналу в Гатчине в начале месяца, Власов произнес следующие слова: «Война закончится. Мы освободимся от большевизма и тогда примем немцев как наших дорогих гостей в своем Ленинграде, которому вернем его исторически справедливое имя».

Фон Ведель был вынужден информировать Кейтеля, что Власов признался в использовании этих слов. Сегодня они не только не содержат никакого злого умысла, но и выглядят излишне льстивыми для немцев. Но Власов не ведал, что Гитлер неоднократно угрожал стереть Ленинград с лица земли и отдать это место финнам. Кейтель отреагировал на рапорт Веделя, отправив циркуляр в Верховное командование, в котором заявил, что речи и поездки Власова не были разрешены и что его следует отправить назад в лагерь для военнопленных. Гитлер, как говорилось в циркуляре, не желает больше слышать имени Власова, кроме как в пропагандистских заявлениях, которые потребуют только использования его имени, а не личности. А если Власов появится на публике, его необходимо немедленно передать в руки гестапо и обезвредить.

Время для этого демарша было выбрано Гиммлером, возможно, сознательно. Курт Цейцлер, который сменил Франца Гальдера на посту начальника Генерального штаба сухопутных войск, поддался уговорам Вагнера — или, может быть, поддался только наполовину — о необходимости политического наступления, если мы хотим, чтобы предстоящее германское наступление на фронте группы армий «Центр» (операция «Цитадель» на Курсом выступе летом 1943 г. проводилась силами группы армий «Центр» на северном фасе выступа и войсками группы армий «Юг» на южном фасе. — Ред.) увенчалось успехом. Веделю было разрешено начать это политическое наступление под кодовым названием Aktion Silberstreif. Текст новой листовки, которую планировалось сбросить за позициями советских войск, был составлен Гроте в канцелярии Веделя и Хайнцем Херре у фон Ронне. В ней обещалось хорошее обращение с теми, кто дезертирует из Красной армии. Если такие дезертиры были не русской, а иной национальности, они могли вступать в национальные легионы. Если они были русскими, то могли стать остарбайтерами или вступить в несуществующую РОА.

Для штаба фон Клюге, которому предстояло провести мощное германское наступление 1943 г. (только на севере Курской дуги, на юге — штаб фон Манштейна. — Ред.), эта листовка представлялась совершенно неуместной. Фон Герсдорф не только потребовал каких-то гарантий возможности русского политического будущего, но и убедил фон Клюге в том, что Власов должен присутствовать на фронте боевых действий. Контора Гелена выдвинула это предложение Цейцлеру, но было слишком поздно, потому что Цейцлер уже получил циркуляр Кейтеля, касающийся Власова. Поэтому он подписал «листовку № 13» только в ее безобидной неизмененной форме, хотя уже были отпечатаны 18 млн копий.

Наступил уже конец апреля, но последнее крупномасштабное немецкое наступление на Восточном фронте, именуемое операцией «Цитадель», было перенесено с 5 мая на 5 июля, и в течение этих двух месяцев все большее число остполитиков имело время оглядеться и подсчитать свои потери. Первым и самым удивительным открытием стало то, что никто не отправился в Кибитцвег, чтобы арестовать Власова. Поэтому на 14 мая было назначено совещание в Мауэрвальде между Шенкендорфом, Тресковом, Геленом, Герсдорфом и фон Альтенштадтом. Было решено, что, поскольку Кейтель недосягаем, они воспользуются медлительностью действий недосягаемой персоны. Если удастся заполучить согласие Клюге, Тресков и Герсдорф отправят Власова в какой-нибудь район ограниченного самоуправления позади линии фронта, наподобие того, что был у Бронислава Каминского. Клюге не только согласился, но и передал предложение Цейцлеру в письменном виде 22 мая. Тем временем Вагнер нанес визит Брайтигаму. Верный своему убеждению, что Розенберг — это человек, который может повлиять на Гитлера, Вагнер использовал согласие Клюге в качестве рычага. Власова отправят на территорию, непосредственно прилегающую к рейхскомиссариату Остланд Розенберга, если Розенбергу не удастся уговорить Гитлера на подписание реальной декларации для советских народов.

Если Розенберг и был озабочен этой угрозой, то много больше его волновала перспектива сделать Гитлеру новые предложения. Он с неохотой согласился, чтобы чиновники Главного политического управления снова встретились с командующими