то ли усталость от одиночества, но Ровене нравилась новая роль, даже если последствия грозили обернуться трагедией. Одна мысль, что её снова запрут в клетку, приводила в куда больший ужас.

— У птиц хорошая память и они умеют быть благодарными. Зачем покидать безопасное гнёздышко, когда мир столь жесток и недружелюбен? Посудите сами, Брутус, с моим талантом убеждения вы достигнете любых высот, каких только пожелаете. Корона станет для вас истинной наградой, а я — вашим украшением… И верной союзницей, если вы позволите.

— Верной союзницей, говоришь? А как же твои благородные порывы освободить своего собрата?

— Буду откровенна, плевать я хотела и на Перо, и на осквернённых. Я не считаю себя одной из них, и мысль освободить этих чудовищ пугает меня не меньше вашего. Всё, чего я хочу — жить без страха оказаться на эшафоте. Осквернённые были для меня всего лишь инструментом, как я — вашим, а любой инструмент требует заботы и ухода, иначе быстро приходит в негодность.

Первый магистр приложил указательный палец к губам и принялся им мерно постукивать. Голубые глаза задумчиво скользили по Ровене, и она представила, как тщеславие шепчет ему на одно ухо перспективы, когда на другое трусливая осторожность перечисляет риски.

— Не ищите подвоха, его нет, — продолжила Ровена, сделав небольшой глоток из бокала. Глаза Брутуса возбуждённо вспыхнули, когда она облизнула окрасившуюся вином верхнюю губу. — Есть только мои интересы, и они, как ни странно, полностью совпадают с вашими.

— Пожалуй, тебе удалось удивить меня, воробушек, — он широко расставил ноги, а голову откинул на подголовник, продолжая смотреть на Ровену из-под полуопущенных век. — Но не убедить. До конца, во всяком случае. Лжи ты обучена не хуже кокетства. Останься мы наедине, что помешает тебе убить меня?

— Вы правы, ничего. Но зачем мне убивать вас, ведь вы — прямой путь к заветной цели. Поверьте, я не опасна для вас.

— Докажи, — прохрипел Брутус. Его взгляд скользнул ниже, на декольте, затем остановился на бёдрах.

Воздух в комнате накалился до предела, стало душно то ли в преддверии грозы, то ли от возбуждения, азартного возбуждения в предвкушении игры, правила которой теперь устанавливала Ровена. Во всяком случае, ей хотелось так думать.

Пустоты больше не было. Всё, во что она верила раньше, теперь казалось самообманом. Как она могла понадеяться, что какой-то никчёмный скорпион способен добыть ей корону? Какая нелепость!

— Приказывайте, мой господин, — она чуть склонила голову набок, нежно поглаживая ножку бокала.

Рядом тихо кашлянули. Ровена покосилась на Сто Семьдесят Второго. Тот, почувствовав на себе её взгляд, едва заметно покачал головой, и в глазах его было столько мольбы, словно сейчас на кону стояла его жалкая жизнь.

— Убирайся вон! — рявкнул ему Брутус и поднялся с кресла. Движения его были резкими и решительными.

Ровена непроизвольно вздрогнула, когда он приблизился и подал ей руку, но вздрогнула она не от страха — в волнении перед чем-то важным, решающим. Впервые за эти месяцы беспомощность отступила, впервые за эти месяцы её жизнь, пусть и отчасти, снова принадлежала ей самой, и Ровена вновь ощутила себя свободной.

* * *

Над головой загрохотало, чёрные стёкла кухонных окон жалобно задрожали. Ветер врезался в спину, медная ручка, отполированная до блеска, выскользнула из пальцев, и дверь резко захлопнулась. Не так оглушительно, как гром, но достаточно, чтобы поднять с постели кого-нибудь из кухарок.

Стиснув зубы, Диана застыла, вслушиваясь в тишину спящих бараков. Первые жирные капли дождя забарабанили по черепичной крыше; сверкнула молния, на мгновение озарив стены ослепительно-белым и резанув привыкшие к темноте глаза.

Диана зажмурилась, выждала, когда пляшущие перед глазами круги исчезнут, глянула на зияющие густой чернотой окна спальни сервусов и, облегчённо выдохнув, двинулась к загону. Ледяные струи безжалостно хлестали плечи, голову, лицо; волосы тут же намокли, развеваемые ветром слипшиеся пряди лезли в рот и глаза; от тяжести лямка заплечного мешка угрожающе трещала при каждом резком движении. Диана покрепче перехватила её у основания, другой рукой смахнула с лица волосы и, стараясь не угодить в стремительно растущие лужи, прибавила шагу. Двор снова озарили яркие сполохи, над головой пророкотал громовой раскат, и дождь хлынул сплошной стеной, будто кто-то на небесах крутанул вентиль душа до упора.

Форма промокла до нитки, мерзко липла к коже, тело бил мелкий озноб — летнюю духоту точно пёс слизал. Зато теперь не нужно бояться разбудить кого-нибудь, шумело так, что уши закладывало. Утешая себя этой мыслью, Диана добралась до крыльца, осторожно привалила тяжеленный мешок к стене и, балансируя сначала на одной ноге, потом на другой, пыхтя и пачкая руки в грязи, стянула сапоги — ещё не хватало наследить до решающего часа.

Шлёпая по скрипучим доскам босыми ногами, хлюпая набрякшей от воды одеждой, она уже пересекла добрую половину коридора, как вдруг ближайшая дверь распахнулась, и огромная тень грубо рванула Диану за руку в комнату.

— И откуда мы крадёмся? — прозвучал до боли знакомый голос.

Застигнутая врасплох, Диана натянула самую невинную улыбку, на какую сейчас была способна:

— О, привет. Не спится, да?

Судя по одежде, Сто Семьдесят Второй ещё не ложился, хотя обычно в это время он спит мертвецким сном после двенадцатичасового поста у покоев принцессы. Вплоть до минуты Диана изучила его расписание, впрочем, как и расписания тех, кого отправляли охранять девчонку. Она знала каждый их шаг: во сколько подъём, кто когда возвращается в загон, когда жрут и испражняются — всё, что могло помочь в побеге. На самом деле это было несложно, жизнь у них строго по расписанию, и даже чтобы отлить, приходится дожидаться положенного часа.

— Что у тебя там? — Сто Семьдесят Второй бесцеремонно дёрнул за край мешка, стянутый шнурком, и заглянул внутрь. В комнате стоял полумрак, для привыкшего глаза вполне сносная видимость, но даже в кромешной темноте легко можно было определить содержимое по запаху. — Жратва? На кой тебе столько, подруга?

— Проголодалась, — она отпустила нервный смешок. — Знаешь, на регулы лопаю как не в себя.

Больно схватив за плечи, он впечатал её в стену, при этом лямка с треском оборвалась, и мешок бухнулся на пол. Чёрт, да этот придурок всех перебудит!

— Ты меня совсем за дебила держишь? — прошипел Сто Семьдесят Второй, стиснув пальцами её подбородок. — Думаешь, я не замечал, как ты следила за мной эти дни? Думаешь, я не знаю, о чём ты расспрашивала Пятьсот Шестнадцатого? Или, по-твоему, я настолько тупой, что не способен догадаться, на хрена ты каждый день таскаешь жратву в свою конуру?

— Ты, верно, что-то спутал. Не