class="p1">Тайный советник доктор Баллаб был чрезвычайно горд своим сыном, кстати сказать, единственным и, естественно, единственным наследником фирмы. Ему было приятно, что мальчик заткнул рот крикливому фразеру Папке. Однако отцу не понравилось, что сын, по-видимому, увлекается политикой. Немного разбираться в ней, чтобы при случае принять участие в разговоре, конечно, неплохо, но тайному советнику показалось, что у сына интерес к политике больший, чем следует. И еще, по его мнению, он слишком уж отстаивал политику насилия. Куда девались старые почтенные либеральные принципы, которые он, доктор Баллаб, всегда старался насаждать в своем доме и в которых воспитывал сына?

По дороге домой, стесненный присутствием шофера, тайный советник обходил эту тему. Но так как ему хотелось объясниться с сыном, он предложил выйти из машины на Ломбардском мосту и оставшийся путь пройти пешком. И вот поздней ночью отец и сын шагали одни по совершенно пустынной набережной Альстера.

Тихая и теплая ночь, отражение фонарей в воде, переливающееся золотыми кругами; башенки на виллах, едва видные сквозь густую зелень садов, — все это представилось вдруг молодому Баллабу театральной декорацией. Кроме собственных шагов, отец и сын не слышали ни единого звука, разве только тихий плеск ударяющихся о берег маленьких волн, похожий на вздохи.

Тайный советник достал портсигар, предложил сыну закурить, но тот с улыбкой отказался. Обстоятельно, соблюдая все правила хорошего тона, тайный советник закурил и сделал несколько затяжек. Молодой Баллаб наблюдал отца, но делал вид, что всецело поглощен прелестью мягкой летней ночи. Он чувствовал, что отец хочет поговорить с ним. Ждал, догадываясь, что речь пойдет об его споре с Папке, и был полон решимости отстаивать свои взгляды.

— Ты, как мне кажется, стал большим политиком, Ганс, — начал тайный советник. — Или это случайно? Может, просто хотел проучить этого пустозвонного политикана, а может быть, ты и в самом деле увлекся политикой?

— Ни один мыслящий человек не может жить без политики, отец.

— Это верно. Но ты еще молод. Ты еще…

— Я давно уже пользуюсь правом голоса. Значит, я полноценный гражданин.

— Бесспорно. — Тайный советник усмехнулся и исподтишка поглядел на сына. — Но, по-моему, политика это та область, которой можно заниматься только небольшими дозами. Не следует, разумеется, уклоняться от нее, но не следует и влезать в нее по уши.

— Каким бы делом ни заниматься, надо делать его со всей серьезностью и добросовестностью, на какую только мы способны, отец.

Тайный советник промолчал. Сын цитировал один из его принципов.

— Или ты считаешь, что следует отдать в руки таких вот Папке нашу судьбу, все, чего ты и наши предки достигли, наше право и нашу собственность?

Тайный советник обошел вопрос, заданный сыном, и сказал:

— Не знаю, правильно ли было вообще отвечать этому шуту, а если уж отвечать, то разве так?..

— Что ты имеешь в виду, папа?

— Ты говорил как сторонник политики насилия. С писаным законом разделался как с ничего не стоящим клочком бумаги, рейхсвер назвал ultima ratio… Конечно, зерно правды, если присмотреться, во всем этом есть, но разве так ведут разговор, полемику? Наша демократия — разумеется, в ее упорядоченных пределах — мне все еще рисуется вполне здоровой и солидной основой государства.

Доктор Ганс Баллаб саркастически рассмеялся; тайный советник даже остановился в изумлении.

— Ты смеешься надо мной?

— Нет, отец! Мне очень понравилась твоя формулировка: «в ее упорядоченных пределах». В том-то и суть. Если б, к примеру, соци в нежном союзе с коммунистами взяли верх в плебисците, они стали бы осуществлять — конечно, если бы им не дали по рукам — отчуждение. Начали бы с великих князей, а кем бы кончили, никто не знает. Но за князьями последовали бы, вероятно, прежде всего юнкеры, затем крупные землевладельцы, за ними командиры концернов, заводовладельцы и так далее. От нашего строя ничего бы не осталось, мы законно, по конституции, не нарушая никаких ее параграфов, вползли бы в социализм. Да-да, все дело именно в том, чтобы оставаться в упорядоченных пределах, потому-то и необходимо быть начеку.

— Тебе мерещатся призраки, сынок! — Тайный советник пососал сигару. Доводы сына, как жало, впивались в сердце. Притязание на социализм, как тайный советник называл цели рабочего класса, не было больше некой схемой, социализм стал реальным требованием, которое поддерживала добрая половина населения. В России социализм стал государственным строем. Соотношение сил в корне изменилось, над культурой, цивилизацией нависла смертельная опасность. Оставалось ли тут место для либеральных идей? А может быть, — откликнулось в тайном советнике глубоко укоренившееся традиционное начало, — может быть, как раз сохранение либеральных принципов и есть единственный путь к спасению? Надо во что бы то ни стало добиться отхода от социализма части рабочего класса. Надо завоевать ее. Среди социал-демократических лидеров встречаются вполне благоразумные люди. В специальных комиссиях городского сената он встречал таких социал-демократов. С ними вполне можно сотрудничать. Им можно спокойно довериться; они не только не претендуют на неограниченное господство, но и хозяйство не хотят переворачивать вверх дном. Нет, сторонники политики насилия не правы. Они лишь навлекают на нас совершенно ненужную опасность. Ганс ничего этого не знает. Да и откуда ему знать? Политическая однобокость и узколобость делают человека слепым. А слепая политика неизбежно приводит к пропасти.

Тайный советник решил поделиться с сыном своими мыслями, доказать ему правильность своих воззрений, основанных на глубоких размышлениях и опыте. Вместо этого он спросил:

— Скажи, Ганс, ты примкнул к какому-либо политическому течению?

— Да, папа, — тотчас ответил Ганс Баллаб, словно ждал этого вопроса: — К национал-социализму.

Тайного советника покоробило. Он посмотрел на сына. Тот выдержал взгляд отца и подумал:

«Ну вот, сказал, и сейчас грянет гроза».

— Гитлер? — тихо спросил тайный советник. — Да ведь это никакой… это ведь не политический деятель.

— А кто же он, отец?

— Авантюрист в политике! Игрок! Азартный игрок!

— Как ты заблуждаешься! — чуть ли не с сожалением произнес Ганс Баллаб.

— Да ведь и он называет себя социалистом, нет разве? — продолжал тайный советник, медленно шагая вперед. — Национал-социалистом?..

Ганс Баллаб ответил:

— В далекой древности, отец, когда апостол Павел произносил в Афинах свои проповеди, неверующие подвели его к замшелому от старости алтарю, на котором было начертано: неведомому богу. «Значит, моему богу, — воскликнул гениальный апостол, — до этой минуты вы его не знали». И он посвятил этот алтарь богу, явившемуся людям в образе Иисуса Христа. Так апостол Павел обратил неверующих в свою веру. С этого часа они приносили жертвы новому учению у старого алтаря.

— А мораль этой притчи? — спросил тайный советник.

— Адольф Гитлер объявил нового бога масс, социализм, своим богом, чтобы под