Шрифт:
Закладка:
– Ну что вы, – вежливо ответил Сирил. – Это очень много. Вряд ли кто-то мог бы пообещать больше.
Ширла просто отвернулась, буркнув что-то благодарное; она была явно смущена… Джек тоже хотел ответить, но вдруг понял, что мир стал каким-то мутным, в горле ком, а глазам горячо. В смятении он опустил голову, делая вид, что увлечён чем-то у себя на тарелке, и моргнул.
Ресницы слиплись.
«Дом, – вертелось в голове, совершенно пустой и будто бы даже гулкой. – Надо же, дом. Взаправду».
…если кто и заметил его состояние, то промолчал. Жюли сидела ровно, точно шпагу проглотила; Сирил старательно глядел в сторону; Анна, кажется, плакала сама, и ей было не до разговоров.
Начало торжества было назначили на вечер. Произнести речь Жюли собиралась на закате; потом она обещала костры, барбекю, танцы и музыку. Украшать и готовить место начали уже сейчас – площадь вблизи ворот, достаточно большую, чтобы там поместились все желающие.
– А ещё, – наставительно воздела палец Ширла, – там можно петь. Ну, это ж внешний круг, голоса не забирают. Есть тут фанаты караоке?
Сирил скривился так выразительно, что она расхохотались.
После завтрака они некоторое время бродили по округе втроём, но заняться в деревне было решительно нечем. Джеку не терпелось размять лапы, поэтому он на пару часов выбрался за крепостные стены и углубился в лес. Нашёл полянку с земляникой; померился силами с трухлявым пнём и даже почти победил – пока из-под отошедшей коры не полезли воинственно настроенные муравьи… Убегался так, что его снова потянуло в сон. Он едва нашёл в себе силы вернуться в деревню – и продрых почти до вечера.
Проснулся Джек ближе к закату, когда уже вовсю пахло дымом от костров. Вместе с ним проснулся и аппетит – ну, после трёхдневной голодовки это не удивляло. Наряжаться особого смысла не было, поэтому он просто отряхнул полы плаща от веточек и сухих листьев, оправил перекосившийся во сне жилет – и спустился.
За день не только установили столы, но и возвели помост, укрытый тёмно-красной тканью. Он чем-то напоминал эшафот, особенно на зловещем фоне закатного неба, только, пожалуй, не хватало виселицы или гильотины… Когда Джек поймал себя на этой мысли, то признал, что всё-таки немного трусит: он не бывал в центре внимания с того самого момента, как загремел на Игры и оказался на арене, где Сирил во всеуслышанье объявил его своим трофеем, и трубили рога, знаменуя начало охоты на глупого рыжего лиса.
«Да уж, удача меня тогда изрядно подвела».
– Чуть больше оптимизма, – пробормотал Джек, переступая с ноги на ногу. Отчего-то очень хотелось развернуться и сбежать, куда глаза глядят; останавливало лишь то, что на сей раз угрозами и скандалом не обойдётся, и в бок ему и впрямь прилетит арбалетный болт. – Кто четыре года подряд вёл вступительную церемонию для первокурсников? Кто выступал перед акционерами в компании отца? Кто получал кубок как капитан волейбольной команды? То-то же.
– Никуда не уходи, – послышалось вдруг совсем рядом, и он вздрогнул. Но это оказалась всего лишь Грейс, одетая в праздничную синюю тунику, серые замшевые штаны и короткий плащ. Она понимающе улыбнулась; видимо, услышала, что именно он бубнил себе под нос. – Всё будет хорошо. Скоро начнём.
Начали и правда скоро.
В какой-то момент, как по команде, площадь заполнилась людьми. В жаровнях затрещал огонь; зажглись фонари, парящие среди гирлянд – они были подвешены между деревьями, между домами; оранжевые, красные, жёлтые, бледно-зелёные… Запахло маринадами для гриля, свежеиспечёнными лепёшками, яблоками в карамели – словом, ярмаркой. А потом над помостом вспыхнул свет. Направляемый Грейс и женщиной-сопровождающей, чьё имя он так и не удосужился уточнить, Джек поднялся по ступеням вместе с Сирилом и Ширлой.
Их встретили радостными хлопками и свистом; звуки стали громче вдвое, когда показалась Жюли.
О, на сей раз она и впрямь выглядела как королева.
В сером замшевом наряде с зелёными вставками, напоминающем нечто среднее между деловым костюмом и охотничьим; с короной из веточек и янтаря. На плечах у неё лежал зелёный шёлковый плащ, и ветер красиво раздувал его.
Когда Жюли заговорила, все замолчали, и вряд ли это было проявление её волшебной силы…
Жюли здесь любили.
Из-за дурацкого волнения Джек пропустил начало речи – да и середину тоже. У Жюли был приятный тембр, волевой, но не агрессивный. Легко было представить, как она выступает в суде, приводит аргументы в защиту, парирует…
«Она была хорошим адвокатом, – осознал он вдруг. – Действительно крутым, как в фильмах».
Ей легко удавалось держать внимание публики и без колдовства. Она повышала тон в правильных местах – и в правильных местах говорила тише; слова были простыми и доходчивыми.
И ещё ей явно это нравилось; может, она капельку скучала по судебной практике.
– …вечная память и почёт тем, кто отдал жизнь, чтобы отвести беду. Мы не сможем вернуть их; можем только не забывать. Но и это много. Вы – вы все, кто пришёл в эту деревню и кто вырос здесь – знаете цену памяти. Воспоминания ранят; но они же дают смысл, становятся источником силы.
Каким-каким, а сильным Джек себя не чувствовал – да и с удовольствием бы кое-что забыл.
…если б не помнил очень ясно, каким было лицо Альфреда, когда тот говорил о своих сыновьях, позабыв самое страшное.
Потерянным; не понимающим, зачем он здесь.
– Эй, – вдруг ткнула его в спину Ширла, зашипев. – Ты что, спишь на ходу? Иди!
И Джек понял, что Жюли договорила и все смотрят на него.
Он сделал по помосту шаг, два, три – в глаза бил свет и путал мысли. Потом остановился и принял их рук Жюли награду, золотую пластинку-лепесток, подвешенную на цепочке-жгуте. Море людей – невидимых в темноте, за ярким заревом фонарей вокруг платформы, но стоявших так близко, что ощущался жар множества тел – заколебалось; кто-то захлопал, кто-то засвистел или затопал… Джек взмахнул рукой, поблагодарил всех собравшихся и ляпнул что-то в духе
