«Большое спасибо Вам за созданные Вами произведения! Мне хочется сравнить впечатления от них с теми, которые возникают при чтении рассказов А. П. Чехова. Вы, как и А. П. Чехов, создаёте своих героев в полном соответствии с правдой жизни, освещаете их поступки и действия…»

Или же Иван Фролов в уже упомянутом письме признавался, что, прочитав в сборнике «Безотцовщина» рассказ «Однажды осенью», «несколько раз ловил себя на мысли – кто автор? <…> Такую отшлифовку каждой фразы я уж давно не встречал. Ты уж прости меня – Чехова вспомнил…».

Уже хорошо известная нам поклонница абрамовского таланта и его давняя знакомая писательница Вера Бабич, прочитав «Пути-перепутья», писала:

«Какое сильное впечатление. Это сделано по-толстовски. У Л. Толстого учился ты мыслить, вероятно!»

А вот читатель Николай Лобаничев, даже отвергнув связь с Шолоховым, увидел в абрамовской прозе отголоски пушкинского слова, о чём прямо написал в письме 24 марта 1969 года:

«Я всё думал: у кого же Вы учились? Ни Толстым, ни Буниным, ни Шолоховым не пахнет, ни А. Толстым (у него яркость масляных красок). И решил, что Ваш язык ближе всего к прозе Пушкина».

Пушкин, Гоголь, Толстой, Чехов, Шолохов… И чью только классическую школу письма не видели читатели в абрамовском слове! Но никто из них не попал в точку! Может быть, и был близок, а вот угодить в самую сердцевину всё же не удалось! Впрочем, и сам Фёдор Абрамов на этот счёт больших подсказок не давал. «По духу творчества мне близок и дорог всякий талантливый писатель, – скажет он однажды. – Пушкин – это бог. Но я не могу и без Гоголя, не могу и без Лермонтова, Толстого, Достоевского, хотя много у них и не принимаю».

И вот однажды в беседе с Ксенией Гемп Фёдор Абрамов откровенно признался:

«Не было у нас глубже писателя, чем Достоевский Фёдор Михайлович. Причём глубина у него не только в поступках, хотя и в поступках его глубина. Вспомним хотя бы его поведение во время публичной казни, на каторге и ссылке. Проникновение, необычайно глубокое проникновение в душу человека. Причём неотделимы разум, душа и сердце. Я и сам не очень представляю, что такое душа и сердце. Это что-то очень внутреннее. А разум я представляю ясно. У Достоевского – проникновение и в разум, и в сердце, и в душу. Это не у всех бывает. Некоторые принимают разум, некоторые – душу и сердце.

– А Вы что принимаете? (спросил у Гемп)

– Совесть.

– Да, я забыл сказать это. А как Вы понимаетеого разум и совесть?

– Отложим пока душу и совесть. Это необычная интуиция у Достоевского – сердце и душа. Такой я не знаю ни у одного писателя.

– А вот совесть – как Вы это понимаете?

– Это столкновение.

– Я ждал, что Вы это ответите. А душа и сердце?

– Я не могу объяснить.

– Я объясню: это то, что просмотрено и разумом, и совестью.

Это глубочайшее суждение у него о Достоевском. Обычно говорят, что разум у Достоевского силён, а совесть – это лабиринт, в котором он и сам не может найти правильную дорогу. А Фёдор Александрович сказал, что в “Преступлении и наказании” найдена, наконец, дорога. Это и есть душа и сердце»{44}.

Сравнение и уж тем более перекидывание мостков в оценке того или иного литератора – неблагодарное дело. И всё же во всём многообразии литературных дарований XIX века «соседство» прозы Абрамова с прозой Достоевского действительно очевидно и достоверно. И если у Абрамова от Шолохова – ясность слова, то от Достоевского – свет души в слове! Через прозу Фёдора Достоевского дышит эпоха. То же самое мы чувствуем и после прочтения творений Фёдора Абрамова. Два писателя разных эпох, но оба очень тонко умевшие слушать человеческую душу, а вместе с ней и сердце, понимая при этом ещё и разум. Они всей силой таланта будили Человека в человеке.

Фёдор Достоевский родился в 1821 году в Москве на Новой Божедомке в Мариинской больнице для бедных, Фёдор Абрамов – в 1920 году в бедной крестьянской семье в деревне Веркола, на Русском Севере, в краю северного сияния и долгих зим. Их даты рождения разделил целый век, но для них обоих безгранично родным стал город на Неве, который и для того, и для другого был просто Питером. Именно в Питере зародилась их литературная молодость, и именно тут появились на свет их главные произведения.

Достоевский умер в 1881 году в возрасте шестидесяти лет, абрамовский век – 63 года. И тут почти на равных!

Они оба, пусть при разных обстоятельствах, чувствовали дыхание смерти, её поступь.

«Вы видели когда-нибудь лицо приговорённого за минуту до удара гильотины, когда он ещё на эшафоте стоит, перед тем как ложиться на эту доску?.. Кто сможет о том, что внутри у него происходит, поведать?.. Сам помилованный лишь в последний миг – и то едва ли… По себе сужу…» – пишет Фёдор Михайлович в своих дневниках. Достоевский, которому довелось стоять на эшафоте, мог. Мог и Абрамов – гильотина смерти, не сработавшая осенью 1941 года, нависала над ним всю жизнь.

Они оба в своих произведениях взывали к человечности, совести, разуму. И в выражении Достоевского – «Казнить у нас в России любят за вечное, всечеловеческое, верховное право свободной совести» – отразилась вся судьба Фёдора Абрамова, его земной крест, с которым он шёл по жизни, ни разу не уронив его.

Произведения обоих писателей какой-то период были под запретом, но только в небольшой разнице во времени: Достоевский после ухода в иной мир (Максим Горький прямо называл Достоевского национальным врагом), Абрамов же ещё при жизни попал в ранг недозволенных к публикации.

Гуманистический пафос любви к живому, прославление человека, не сломавшегося под тяжестью жизненных обстоятельств, – вот лейтмотив всех произведений Достоевского и Фёдора Абрамова. Вот что их связывает!

9 ноября 1971 года в Ленинградском доме писателя им. Вл. Маяковского состоялся торжественный вечер, посвящённый 150-летию Фёдора Достоевского. Среди присутствующих были доктор филологии Борис Бурсов, научный сотрудник Литературно-мемориального музея Ф. М. Достоевского в Кузнечном переулке Нина Перлина, артист Георгий Тараторкин, блестяще сыгравший Раскольникова в фильме «Преступление и наказание», и многие другие, кто так или иначе был связан с творчеством Достоевского. Особое внимание на вечере было приковано к правнуку писателя Дмитрию Достоевскому, молодому человеку, которому на тот момент ещё не было тридцати лет. Вёл вечер писатель Глеб Горышин. На это торжество был приглашён и Фёдор Абрамов.

Фёдор Абрамов на том вечере выступал долго и, как всегда, очень экспрессивно. Его не обрывали, слушали затаив дыхание. Он говорил о времени Достоевского, о его особой манере письма