Шрифт:
Закладка:
– Позвольте старому дипломату дать воину несколько советов. – Конхессер слегка приподнял уголки губ. – Поверьте, мной движет искренняя привязанность к Великой Талигойе и ее королю. Мне бы не хотелось, чтоб безграмотность и излишнее рвение талигойских юристов сказались на репутации талигойской короны и послужили причиной дипломатического скандала.
– Мы все понимаем. – В углу кабинета замер мраморный найер. Лицо Альдо было еще спокойней. – И мы благодарны.
– Ваше величество, – Маркус Гамбрин слегка понизил голос, – не следует предоставлять обвиняемому возможность раз за разом возвращаться к обоснованию прав Раканов и подчеркивать, что Оллары были признаны Золотыми Землями и его святейшеством и отличаются от династий Гайифы и Агарии лишь сроком пребывания у власти, тем паче ряд династий правит еще меньше. В том числе родственная вам династия Мекчеи, чей приход к власти во многом напоминает воцарение Олларов. Кроме того, посол Дриксен окажется в весьма затруднительной ситуации в случае обсуждения саграннской кампании. Я имею в виду рукотворный паводок.
– Мы понимаем, – наклонил голову Альдо, – тем более у вас как у представителя Гайифской империи тоже возникнут определенные сложности. Если речь пойдет о причинах, побудивших Адгемара Кагетского послать своих подданных… Простите, попросить своих соседей напасть на Варасту.
– Я не понимаю, что ваше величество имеет в виду.
– Это не столь уж и важно, – улыбнулся Альдо. – Хорошо, конхессер, мы не станем касаться случаев, которые страны Золотого Договора не считают преступлениями. Что до готовивших процесс графа Кракла и графа Феншо, то мы приняли решение об их отстранении еще до вашего визита. Имена тех, кто их сменит, будут объявлены утром в Гальтарском дворце.
– Благодарю ваше величество за понимание, – посол его величества Дивина с достоинством поднялся, – теперь я спокоен.
– Мы также вам признательны, – кивнул Альдо, – за дружеское участие. То, что ваши советы несколько запоздали, никоим образом не умаляет их в наших глазах.
– До свидания, ваше величество.
– До завтра, конхессер, мы будем рады вас увидеть снова.
Слова были вежливыми, но Дикон достаточно знал сюзерена, чтоб понять – Альдо в бешенстве. Ричард и сам был готов вытряхнуть из морщинистого человечка заменявшую ему душу труху.
Юноша коротко поклонился гайифцу, жалея, что в кабинете нет портрета Рене Эпинэ, принимающего ключи от Паоны. Сюзерену картина тоже нравилась, но все портил развевавшийся на первом плане «Победитель Дракона». Может, его чем-нибудь зарисовать? Каким-нибудь трубачом или летящей Победой?
– Истинные Боги! – Альдо вскочил, едва за гайифцем скрестились алебарды гимнетов. Теперь сюзерен если кого и напоминал, то грозовую тучу, только молний не хватало. – Всякий «павлин» будет нам указывать… Ты помнишь, что Ворон про эту шушеру говорил? Что она не лучше Олларов. Правильно говорил, мы это им еще припомним… Жаль, не прямо сейчас.
4
Комнаты были небольшими и очень светлыми. Они не походили ни на кельи, ни на монастырскую гостиницу, в которой Эпинэ пробедовал четыре года. После глупой дворцовой роскоши и превратившегося в казарму родового особняка обычный человеческий уют казался трогательным и очень хрупким.
– Ты вся в цветах, – Робер хотел поцеловать кузине руку, но Катари неожиданно подняла голову – пришлось целовать в лоб, очень горячий. – У тебя лихорадка?
– Нет, что ты, – женщина отодвинула в сторону изящный томик и улыбнулась, – это бывает… в моем положении, а цветы… Они слишком роскошны. В юности я любила фрезии и маки. Помнишь, сколько их в Эпинэ? Целые поля, по которым гуляют табуны. Один раз Мишель взял меня посмотреть, как они пляшут. Он говорил, наши гербы стали алыми от маков…
Когда, в какой день цветочные поля обернулись закатным пламенем, а весна – осенью? Прежде думалось, в Ренквахе, теперь кажется, много раньше.
– Ты не сердишься, что я тебя позвала? – руки Катари привычно перебирали янтарь. – Его высокопреосвященство говорил, ты занят.
– Ерунда, – поспешил заверить Иноходец. – Я собирался зайти к неким Капуль-Гизайлям, только и всего, это терпит. Ты молодец, что меня выдернула, а то я совсем тебя бросил. Прости меня, пожалуйста!
– Это ты прости… Без тебя все рухнет, я же вижу, а у меня просто страхи. За маленького, за тебя, за Айри… Она тебе пишет?
– Нет, но так и должно быть. Одного человека сейчас не пошлешь, а гонять из-за писем целый отряд глупо. Айрис знает, что после Излома я приеду, так зачем изводить бумагу?
– Любовь таких вопросов не задает, – вздохнула Катарина, – любовь просто пишет, даже если не знает куда. Даже если ее писем не ждут.
– И опять ты права, – пошутил Эпинэ и вдруг добавил: – Мэлли… ца приехала.
– Мэллица? – переспросила кузина. – Странное имя. Звучит как алатское.
– Воспитанница Матильды, – это не вранье, но и не правда, – я ее любил…
– Любил? – Светлые глаза стали огромными. – Не любишь?
– Я не знаю, Катари, – он никогда не втянет сестру в заговор, кровавые игры не для нее, но о Мэллит с ней говорить можно, вернее, можно только с ней. – Я уже ничего не знаю… Она любит Альдо… Полюбила с первого взгляда, а я полюбил ее. Мне удалось стать ей другом, на большее я не надеялся. Мы спали в одной комнате, то есть она спала, а я с ума сходил, даже завел себе женщину. Красивую. Очень красивую и очень странную.
Потом мы уехали, сперва – в Сакаци, затем – в Талиг. Все понеслось, как с горы, но я знал, что люблю, а меня не любят. Знал, пока мы не встретились, нет, не так! Пока она не увидела Альдо и не пошла за ним… Мне хотелось ее схватить, запереть, отправить назад, но не из ревности. Все умерло, мне даже сны больше не снятся!
– Бедный… – кому она говорит: ему, себе, Создателю? – И девочка эта бедная… Потерять тебя – это несчастье. Это страшней, чем влюбиться в тень. Приведи ее ко мне… Я еще не монахиня, я могу взять подругу.
– Мэллица не пойдет, она у Альдо… То есть в апартаментах принцессы. Альдо так проще скрывать бегство Матильды.
– Матильда Ракан бежала? – задумчиво произнесла Катарина. – Это конец… Если не выдерживает материнская любовь, значит, человек больше чем умер. О мертвых плачут, а бегут – от выходцев.
– Матильда не мать, – зачем-то напомнил Эпинэ, – а бабушка.
– Это еще страшнее, – Катари зябко передернула плечами. – Расскажи мне про суд, только правду. В чем его обвиняют?
Можно спросить «кого», но зачем притворяться?
– Во всем, – слова сорвались с языка сами, и как же глупо они прозвучали, но Катарина, кажется, поняла.
– Меня тоже обвиняли во всем, – женщина почти улыбнулась, – от государственной измены до адюльтера с оруженосцами. Забыли лишь то, в чем я и впрямь виновна.
То есть связь с Алвой. Манрики трогать Ворона побоялись, но
