Шрифт:
Закладка:
Я напишу тебе подробнее из Невшателя или Ури. До получения следующего моего письма пиши мне в Невшатель, au bureau de Poste308.
Из Парижа мы двигались пешком; мул вез наш багаж, а также Мэри309, которая была нездорова и не могла идти. Наш путь лежал через плодородный край, но мало интересный как своими жителями, так и ландшафтами. За четыре дня мы проделали 120 миль. В последние два дня мы ехали местами, по которым прошла война. Не могу описать тебе страшные зрелища разорения. Деревня за деревней совершенно разрушены и сожжены: между прекрасных деревьев белеют бесчисленные развалины. Жители голодают. Когда-то зажиточные семьи нищенствуют в этом несчастном крае. Нет пищи, нет крова – всюду грязь, нищета и голод (ничего подобного ты не увидишь по пути в Женеву). Должен сказать тебе, что, несмотря на их ужасные бедствия; жители почти не вызывают во мне сострадания. Это самые неприветливые, негостеприимные и несговорчивые люди на свете.
Отсюда в Невшатель мы поедем на какой-нибудь повозке, так как я растянул ногу и не смогу идти. Я надеюсь, что к тому времени это пройдет, а в последний день пути я совершенно не мог ходить, и Мэри уступила мне мула. Если не считать этого, путешествие было довольно приятным. Нам не встретилось ни одного разбойника, которыми нас пугали в Париже. Ты узнаешь о наших приключениях более подробно, если только, приехав в Невшатель, не окажется, что я скоро буду иметь удовольствие увидеть тебя лично и отвезти в какой-нибудь уютный уголок, который найду для тебя в горах.
Я написал Пикоку310, чтобы он занялся нашими денежными делами. Он невнимателен и холоден, но все же не настолько коварен и неблагодарен, чтобы забыть нашу к нему доброту. К тому же он в этом деле заинтересован и поэтому постарается.
Прошу тебя захватить с собою оба документа, которые должен тебе приготовить Таурден311, а также копию дарственной записи.
Своих денег не трать. Но что делать с книгами? Посоветуйся с кем-нибудь на месте. Целую мою милую маленькую Ианту.
Всегда искренне твой
Ш.
Писал наспех. Мы сейчас выезжаем.
[Письмо не подписано]
Мэри Уолстонкрафт Годвин
Лондон, понедельник,
24 октября 1814
Стэплз-Инн находится на территории Миддлсекса. Мы совершенно безопасно можем встретиться312 у Адамса, Флит-стрит, № 60. Я приду в лавку ровно в 12 часов.
Наша разлука нестерпима; я не в силах выносить твое отсутствие. Я думал, что это будет не столь мучительно. У меня в сердце, там, где была ты, – тоска и пустота. Но это ненадолго, любимая. Благоразумием и терпением мы победим наших врагов. Нужно быть осторожными и энергичными.
Скоро я с тобой увижусь.
Не опоздай. Захвати с собой письмо.
Мэри Уолстонкрафт Годвин
Лондон, вечер понедельника,
24 октября 1814
Я не мог встретиться с тобой у Адамса; не сумел прийти до часу, и мы, конечно, разминулись.
Моя любимая, скоро мы будем вместе. Мучения разлуки внушат мне небывалое красноречие и энергию, соответственную опасности. Я сейчас печален и подавлен; но это – счастье в сравнении со счастливейшими минутами моей прежней жизни. Еще несколько дней, быть может – часов, и самые заклятые наши враги уже не смогут нас разлучить.
День я провел у Боллахи313. Я красноречиво описал ему ужас своего положения. Он ленив и апатичен, но это не хладнокровный негодяй, вроде Хукемов. Он послал за своим приятелем, биржевым маклером мистером Уоттсом. Это – старый лысый человек, добродушный на вид. Он сказал, что, быть может, сумеет ссудить мне 400 фунтов! Ответ он даст в четверг. Он, кажется, тронулся моими несчастьями и возмущен предательством Хукемов. Я имею основание думать, что, если он ссудит мне денег под будущее наследство, это можно будет записать на кредит человеческой натуре.
Я потрясен повсеместным коварством, злобой и бессердечием людей. Мэри целиком искупает самые черные их дела. Но должен тебе признаться, что меня ошеломила холодная несправедливость Годвина314. Места, где я видел благородный облик этого человека, живее напоминают мне столь горькую для меня жестокость. Хукемы меня не тревожат. Я уничтожу их иронией и сарказмом, если окажется, что они замышляли зло. Но в разлуке с тобой, свет моей жизни, моя надежда, я временами почти с отчаянием думал о том, каким холодным и мелочным оказался Годвин.
Когда и где мы встретимся? Я сейчас в Лондонской кофейне. Напиши мне. Но не посылай посыльного. Пошли Пикока или приходи сама. Ουκ έχω άργύριον315.
Посылаю тебе «Таймс». Прочти, где я отметил чернилами, и сдержи ужас и негодование до нашей встречи.
Я так страстно люблю мою Мэри, что мы не можем быть разлучены надолго.
Передай привет Джейн316. Мне кажется, она к тебе искренне привязана.
Εμον κριτέριον τῶν άγαθῶν τοδε317.
Мэри Уолстонкрафт Годвин
Ночь на 27 октября 1814
О, любовь моя, зачем наши радости столь кратки и тревожны? Неужели так будет еще долго? Знай, лучшая моя Мэри, что вдали от тебя я опускаюсь почти до уровня грубых и нечистых. Я словно вижу их пустые, неподвижные глаза, уставленные на меня, и вдыхаю отвратительные миазмы, которые грозят подавить во мне волю. О, хоть бы перед сном осиял меня искупающий взгляд Мэри! Похвали меня за терпеливость, любимая, за то, что я не бегу безрассудно к тебе – урвать хоть минуту блаженства. – К чему промедление – разве и ты не стремишься ко мне? Все, что есть во мне хорошего и сильного, влечет меня к тебе – упрекает в медлительности и холодности – смеется над страхами и презирает благоразумие! Отчего я не с тобой? – Увы! Встретиться нам нельзя.
Я написал длинное письмо к Джейн, хотя вовсе не был расположен писать. Я надписал конверт измененным почерком, чтобы удивить ее.
Я не выразил тебе, ибо не мог, своего восхищения твоим письмом к Фанни. Какими простыми и впечатляющими словами ты высказала свою мысль, как обосновала каждую ее часть, какую полную нарисовала картину того, что хотела изобразить, – все это превзошло мои ожидания. Как упрям и
