– Соображаешь! Новый снаряд в то же самое место не скоро теперь попадет.

Разубеждать его я не стал.

Какое-то время казалось, будто он прав. Накрыв нашу колонну, вражеские артиллеристы перенесли огонь на дикарей справа. Под градом снарядов неуклюжие пехотинцы, сопровождавшие их, разразились визгом и воплями, однако всадники – так уж все выглядело со стороны – в ответ прибегли к охранительной магии. Колдовские напевы нередко звучали настолько отчетливо, что мне удавалось расслышать отдельные слова, хотя с этим наречием мне прежде сталкиваться не приходилось. Один из всадников даже встал в седле во весь рост, словно конный акробат, выступающий перед публикой, поднял руку к солнцу, а другую простер в сторону асциан. Похоже, чары у каждого всадника имелись свои, личные, и, глядя, как ряды дикарей редеют под артиллерийским огнем, несложно было понять, откуда в их примитивных умах берется вера в действенность колдовских сил: уцелевшие нимало не сомневались, что спасены тавматургией, а прочие пожаловаться на неудачу уже не могли.

Ехали мы в основном рысью, однако с врагом схватились не первыми. Следовавшие левее и ниже черкаджи, пересекши долину, ударили по каре пехотинцев, словно волна огня.

До этого я смутно подозревал, что враг располагает оружием, намного превосходящим все, чем вооружены мы, контарии (возможно, пистолетами и фузеями, подобно зверолюдям из стальной повозки), и сотня бойцов с этаким вооружением без труда уничтожит любое количество кавалерии, но ничего подобного не произошло. Около полудюжины шеренг в каре дрогнули, раздались в стороны, а я, подъехавший к месту стычки довольно близко, смог разобрать отдаленные, однако вполне отчетливые боевые кличи всадников и разглядеть каждого из обратившихся в бегство пеших солдат. Некоторые швыряли наземь огромные – куда больше прозрачных ростовых щитов наших пельтастов – сверкающие металлом щиты, а наступательным их оружием оказались короткие, не более трех кубитов в длину, копья с расширяющимися наружу, вперед, наконечниками, испускавшие пламя широким веером, однако бившие недалеко.

Позади первого пехотного каре появилось второе, а далее, чуть в стороне, еще одно и еще. Едва я подумал, что сейчас мы помчимся на помощь черкаджи, нам передали приказ остановиться. Взглянув направо, я обнаружил, что дикари тоже остановились несколько позади нас и гонят косматых спутников на дальний от нас фланг.

– Держим позицию! – крикнул Гуасахт. – Спокойно, ребята!

Я вопросительно взглянул на Дарию, но она лишь с тем же недоумением подняла брови.

Месроп махнул рукой в сторону восточной оконечности долины.

– С фланга своих прикрываем, – пояснил он. – Если оттуда никто не заявится, можно считать, нынче нам всем повезло.

– Кроме тех, кто уже мертв, – уточнил я.

Шедший на убыль артиллерийский огонь окончательно стих, но тишина, воцарившаяся вокруг, казалась едва ли не страшней свиста вражьих снарядов.

Тем временем черкаджи отхлынули назад, под защиту хобилеров, осыпавших градом стрел передние ряды асцианских каре, в шахматном порядке движущихся на них. Большая часть вроде бы отскочила от огромных щитов, но несколько глубоко вонзились в металл, и подожженные ими щиты, окутавшись клубами белесого дыма, вспыхнули пламенем не менее ярким, чем их наконечники.

Едва град стрел ослаб, квадраты шахматной доски вновь, механически дрогнув, двинулись вперед. Продолжившие отступление черкаджи укрылись за строем пельтастов, чуть впереди нас, и я явственно разглядел их смуглые лица. Числом около двух тысяч, все они оказались мужчинами, каждый щеголял густой бородой, однако среди них обнаружилась примерно дюжина юных девиц в драгоценном убранстве, облаченных в сверкающие хаудахи, верхом на покрытых попонами арсинойтериях.

Кареглазые, смуглые, подобно мужчинам, эти красавицы пышностью форм и томными взглядами тут же напомнили мне Иоленту. Указав на них, я спросил Дарию, чем они вооружены, так как никакого оружия при них не заметил.

– А что, хочешь такую или, может, двух сразу? Бьюсь об заклад, ты их уже оценил, даже издали.

– Я бы и сам против парочки не возражал, – подмигнув мне, сознался Месроп.

Дария расхохоталась.

– Попробуете хоть пальцем к ним прикоснуться – драться будут, что твои альрауны. Это же Дщери Войны, священные и запретные. Ты зверей, на которых они верхом ездят, когда-нибудь вблизи видел?

Я отрицательно покачал головой.

– Чуть что – рвутся в атаку, любые преграды им нипочем, но на хитрости небогаты: всякий раз бегут прямо к тому, кто их раздразнил, а промахнувшись, пробегают еще чейн-другой, останавливаются, разворачиваются и снова в атаку бегут.

Я вновь взглянул в сторону черкаджи. Арсинойтерии наделены от природы парой изрядной величины рогов, но не торчащих в стороны, подобно бычьим, а расходящихся наподобие растопыренных человеческих пальцев, указательного и среднего. Как мне вскоре довелось убедиться, на врага они мчатся, склонив голову и опустив рога чуть не вровень с землей, а в остальном все вполне совпадало с рассказом Дарии. Черкаджи сплотили ряды и вновь с быстротой молнии хлынули вперед, изготовив к бою тонкие копья и мечи с раздвоенными лезвиями. Следом за ними, далеко отстав от их быстрых скакунов, склонив темно-серые головы, подняв кверху хвосты, грузно двинулись арсинойтерии, а полногрудые, смуглолицые девушки встали под балдахинами на спинах огромных зверей во весь рост, держась за их сверкающие золотом опоры. Судя по позам, бедра их не уступали пышностью вымени дойной коровы, а округлостью – стволу дерева.

Атака увлекла их сквозь гущу боя и далее – но не слишком далеко – в глубину шахматной доски. Асцианские пехотинцы обдавали бока арсинойтериев струями пламени (должно быть, с тем же успехом они могли бы прожечь роговой панцирь или кирасу из кюрболи), взлетали в воздух, пытаясь вскарабкаться на их массивные головы, цеплялись за темно-серую шкуру, но все напрасно. На выручку Дщерям Войны устремились черкаджи, и вскоре шахматная доска, дрогнув, качнувшись взад-вперед, утратила одну из клеток.

Наблюдая за полем боя издалека, я вспомнил, как представлял себе битвы чем-то наподобие шахматных партий, и, кажется, кто-то неведомый где-то в ином месте, строя планы на будущее, неосознанно поддался влиянию схожих мыслей.

– Ну не красавицы ли? – поддразнивая меня, продолжила Дария. – Их отбирают в двенадцать лет, кормят медом и чистым маслом. Я слышала, их тела так нежны, что им на землю не лечь, не оставшись сплошь в синяках. Поэтому спят они только на мешках с пухом да перьями, которые всюду возят с собой. Если мешки теряются, этим девицам приходится спать в жидкой грязи, повторяющей формы тела, а приглядывающие за ними евнухи подливают в грязь подогретое на огне вино, чтоб подопечные не зябли во сне.

– Спешиться нужно, – заметил Месроп. – Дестрие поберечь.

Однако мне так хотелось поглядеть на сражение, что спешиваться я не стал, хотя в скором времени из всей бакелы в седле не осталось никого, кроме нас с Гуасахтом.