чтобы извинила его, и чтобы он сейчас же пришел, потому что он нужен был по хозяйству. Разговор был такой комичный, что мы тоже в него встряли. Поддержали мы старуху, пожурили девушку, и при этом все вместе весело смеялись. Парень жил где-то близко, наверное, услышал, что здесь делается, и сам пришел на смех и разговоры. Вместе сделали мы все, что нужно сделать вечером по хозяйству, а тем временем и ужин подоспел. За ужином молодые вспоминали галичан, которые недавно еще стояли у них в селе и устраивали возле школы по вечерам танцы. Девушка, чтобы немного подразнить своего парня, отборными словами расхваливала галицких воинов, которые, по ее мнению, были все «как панычи». Рассказывали нам о событиях вчерашнего дня. С приходом деникинцев, как оказалось, некоторые из местечковой и сельской интеллигенции вспомнили, что и они были в царской армии, и несколько из них, бывшие офицеры и подофицеры, подоставали из сундуков или с чердаков униформы и, так вырядившись, ходили на вечеринки и гулянки. И вот вчера вечером, во время такой гулянки, влетели в деревню большевики и схватили тех офицеров сразу и где-то их заперли. В селе люди впали в отчаяние: бегали друг к другу, расспрашивали, не известно ли, где арестованные, и что с ними будет… Большевикам наши хозяева отнюдь не сочувствовали, к деникинцам вроде были равнодушны, но украинскую армию вспоминали с самой большой симпатией.

Между тем хорошо уже стемнело. Когда после ужина мы вышли во двор, везде в долине видно было в домах свет. Суета в большевистском лагере дошла уже до предела. Потом на горизонте слева от обоза покраснело небо, а дальше стало взрываться пламя. Слышались какие-то глухие невнятные выкрики, то ли рыдания людей, а может, хлопанье огня в большевистском лагере. Я, профессор и хозяева, опершись на плетеную ограду небольшого дворика возле дома, не сводили глаз с долины. Вдруг все мы вздрогнули от одновременной вспышки и шума ружейных выстрелов, почти у той же дороги, по которой мы сюда шли. Перед тем было заметно, как небольшая группа людей, освещаемая фонарем, быстро отошла от обоза. После выстрелов на том месте, где стояла эта группа людей, загорелся темно-красным пламенем костер. Гонимый ветром в разные стороны, он все разрастался и расходился по земле, будто горела трава или стерня в том месте, а люди пошли назад в лагерь. Затем поднялся шум и крики в самом лагере, и через некоторое время затарахтели возы по дороге, затопали кони, а еще через минуту целый большевистский обоз исчез в северо-восточном направлении.

Хозяйка нас разместила на ночь в сарае, но нам долго не спалось. Обдумывали мы события дня, понимая, что в Фастов снова вернулись деникинцы.

Утром проснулись от какого-то причитания. Оказалось, что, выезжая вчера из деревни, большевики расстреляли нескольких парней, захваченных ими в офицерской одежде. Один из них был из того угла Офирны, в котором мы устроились, и нашим хозяевам приходился какой-то родней, и плакали по нему и наша хозяйка, и ее дочь. Стрельба и костер над дорогой, которые мы вчера в сумерках видели, это были последние минуты трагедии тех молодых легкомысленных «царских» офицеров. Постреляли их за селом у дороги, облили трупы нефтью и подожгли. Едва узнали их опечаленные родственники…

За водоворотом событий

Я и профессор шли на Киев. Везде на дорогах было совсем безлюдно. От станции Мотовиловка мы свернули направо в село Мотовиловку. В Мотовиловке жил, как я слышал, известный в окрестностях повстанческий атаман по фамилии Гончар. Но увидеть атамана нам не удалось: с наступлением «красных» он куда-то пропал.

Из Мотовиловки мы долиной речушки к вечеру пришли в село Салтановку. В сумерках мы искали ночевки у попа. Попа не было дома, как нам сказали, а без него впустить не могут. Учителя тоже дома не было, а в крестьянские хаты ночью проситься не хотелось. Вокруг нас тем временем собралась группа парней. Кто-то из них посоветовал нам пойти в школу. Школа пустовала, незамкнутая еще со времен, когда были здесь галичане. Хоть там и грязно было, но переночевать все же можно. Из разговоров в школе с парнями я увидел, что они были национально сознательные. Мы не скрывали того, кто мы такие. Я резко высказался о современных нравах в украинском селе, когда, мол, своих, как-никак, а видных людей, вот хотя бы профессора политехники и меня, секретаря Центральной Рады, никто в дом на ночь не пригласит.

Мои слова произвели большое впечатление. Кто-то из парней бросился сразу же из дома, а через некоторое время вбежал в дом молодой парень, хорошо одетый, интеллигентного вида. Это, как оказалось, был подстаршина нашей армии во времена Центральной Рады. Закончил он какую-то школу, а теперь, осев дома, выполняет при всех властях обязанности сельского писаря. В сопровождении парней пошли мы в усадьбу этого писаря при украинской власти и секретаря сельсовета при власти советской.

А было то довольно далековато от школы. По дороге группа наша уменьшилась, много парней разошлось по домам. Пришли мы в хату поздно ночью, уже все там спали, но молодой хозяин разбудил своих родителей, рассказав, очевидно, кого привел на ночь, и нас, как бы нам ни хотелось спать, все же задержали, пока не приготовили какой-то яичницы. Профессора разместили в комнате, а я же попросился в стодолу.

Утром мы отправились в дорогу, направляясь на станцию Васильков. Долго пришлось идти вдоль реки Стугны, сначала правым ее берегом, а затем, перейдя мост, и левым. Достаточно низко, почти по самому лугу и все время вдоль левого берега тянется здесь древний вал. С каких времен эта фортификация, — неизвестно до сих пор нашей науке. То ли со времен Киевской Руси, а может, и еще более древних, а может — из каменного еще века! Пока нам приходится идти вдоль вала, приближаемся к нему непосредственно, и я все время, забыв обо всем на свете, иду по тому валу, все ища по земле глазами какие-то остатки старины, признаки того времени, когда тот вал насыпали. К сожалению, кроме совсем недавних черепков, ничего не нахожу.

Шли мы, очевидно, по знаменитым Васильковским степям. Глазами ищу на юго-востоке могилы, с которыми связано так много легенд: где-то здесь должно быть Перепятово поле с древними скифскими могилами — Перепятом, Перепятихой и несколькими меньшими. Раскапывала их когда-то Киевская археологическая комиссия, а Т. Шевченко, как художник при этой комиссии, оставил нам интересные рисунки и самих могил до