в действительности, достаточно оригинальная предстала перед нашими глазами картина. Наш бронепоезд — это самый обыкновенный паровоз с тендером и несколькими платформами с пушками, обложенными со всех сторон мешками песка. Едет он к врагу тылом, становится и начинает стрелять куда-то далеко по линии, пока ему на помощь не придет другой такой же поезд или пока деникинский поезд, — настоящий таки бронепоезд, — не надумает придвинуться ближе. Тогда надо отступать. Однако эти бронепоезда — это лучший в этих местах способ сообщения. Прежде чем он отправится из Бровок «на фронт», так его так облепят со всех сторон пассажиры, что не видно ни тех мешков, ни тех пушек. Везде пассажиры, три четверти которых — это перекупщики с молоком, яйцами и салом. Поэтому не так видно на бронепоезде самих пассажиров, как те узлы, корзины, мешки, слышно кудахтанье кур, даже верещание поросят. Война — войной, а жизнь — жизнью.

Сели мы с проф. Ганицким. Собственно, не сели, а как-то прилипли где-то, и поезд тронулся. Быстро справляемся у перекупщиц о том, где слезать и куда дальше идти. Оказывается, что как только начнут драться, то надо слезать и окольным путем спешить к деникинскому бронепоезду. А там уже в установленный час он заберет всех нас и повезет через станцию Кожанка до Фастова, а от Фастова — уже будет лучше, а от Боярки — то уже можно даже и дачным ехать до самого Киева. Вдруг в стороне взорвался пушечный снаряд. «Броневик» начал тормозить. Но еще прежде чем он остановился, то, как груши с дерева, посыпались с него во все стороны корзины, мешки и более проворные пассажиры. Как стали, то начали и «мы» стрелять. Но нам с профессором было не до того. Мы себе наметили среди пассажиров какую-то опытную перекупщицу провожатой и, не выпуская ее из вида, бежали за ней следом, слева от пути.

По дороге раздумывали, что прямо сразу на деникинский бронепоезд нам садиться не следует; лучше обойти стороной от путей, селом может, и переночевать где-то, а там видно будет. Если наши из Попельни уже вышли, то, вероятно, не сегодня-завтра войдут туда деникинцы. Лучше всего было бы, если бы не в дороге с нами встретились, а миновали на ночевке.

Попельню хорошо было видно в долине, а идти прямо, как оказалось, — и долго, и скучно. Пришлось блукать и переходить через какой-то глубоченный овраг с отвесными почти берегами, кажется, балластную выемку еще со времен строительства железной дороги. Берега оползли и обросли так, что не видно слоев, а, наверное, разрез интересный с геологической точки зрения.

В Попельне пошли в школу и в тихой благожелательной беседе с учителем просидели допоздна; около полуночи только уснули на импровизированных из школьных досок, положенных на парты, кроватях, договорившись на утро, стараниями учителя, о подводе до станции Кожанки.

Ожидания наши относительно деникинцев оправдались. Пробудил нас ото сна утром наш хозяин-учитель известиями, что село занято ингушами, и что везде по домам они бродят в поисках пищи и при этом не обходится и без мелких грабежей. В школу зайти никто из них не додумался, но когда на улицу, чтобы набраться личных впечатлений, вышел профессор Ганицкий, то быстро вернулся назад с довольно взволнованной, но веселой миной. Хотя он и чернявый, но действительно надо совершенно не разбираться в практической антропологии, чтобы принять его за еврея. Ингуши имели, видимо, очень еще небольшой в том опыт. Обступило их несколько сразу профессора и стали требовать показать крестик. Профессору было это легко сделать, потому что у него было их несколько, которые он вез из Чехии в подарок детям — местного производства металлические крестики, украшенные гранатами. Ингушей это смутило! А окончательно с толку сбил их профессор, когда спросил, есть ли у них также крестики. Инцидент сразу исчерпался и противники с «посрамлением» пошли дальше.

Мужик, с которым договорились вечером, в условленный час не приехал. Пришлось учителю к нему идти и настойчиво упрашивать. В конце концов, он согласился. Видно, что не страшно ему было ингушей где-то на дороге встретить, что случилось бы, если бы мы уехали вчера, а их еще в селе не было. Но когда они в селе, то каждый мужик хотел в доме сидеть, чтобы защищать, в случае чего, или свое имущество, или жену и дочь от напасти.

Путешествие в Кожанку обошлась благополучно. Везде по дорогам и по селам встречали довольно многочисленные отряды Доброармии, исключительно из кавказских горских народов. Небольшие собой, коротконогие, с длинным туловищем, эти воины, в длиннющих черкесках с огромными кинжалами, производили какое-то странное, даже смешное впечатление. В присутствии своих офицеров казались дисциплинированными: несколько раз останавливали нас часовые, но в основном офицеры, тоже кавказцы, расспрашивали, куда и откуда едем, и благодушно пропускали нас дальше. Для них-то мы возвращались в Киев, «наконец освобожденный Доброармией». Профессор — «возвращался из-за границы, услышав такую радостную новость», а я — «сам киевлянин, сидел было в Чека, а как освободился, сразу убежал на запад. Теперь вот возвращаюсь домой, когда узнал, что в Киеве уже нет красных». Документы наши тому полностью соответствовали, и все шло хорошо…

Подъезжая уже к самой Кожанке, встретили мы на дороге небольшой отряд конницы, который и выглядел как какая-то далеко не регулярная воинская часть и вел себя как-то несколько нервно. У людей не было никаких знаков отличия части; только у одного всадника на пике был флажок с надписью «Северец». Непропорционально потребностям такого отряда гнали они с собой довольно большое стадо рогатого скота разного возраста, вероятно, награбленного в окрестных селах. По тому, как они подозрительно смотрели вдаль в разных направлениях, видно было какую-то неуверенность их в чем-то. Показалось мне даже на минуту, что может то повстанцы какие-то, которые следили издалека за частями Доброармии.

Доехав до ст. Кожанка, мы некоторое время вынуждены были ждать деникинский бронепоезд вместе с огромным множеством местных перекупщиц и других людей, которые из Киева выбирались за продуктами аж под самый украинско-московский фронт. Были то преимущественно разные ремесленники и рабочие, которые по селам обменивали или свои изделия, или ворованный с заводов разный инструмент на продукты, главным образом на сало. Я сам имел вид такого же мешочника, ибо был одет в худшую свою одежду. Пер я на спине достаточно жалкого вида мешок туристический, полный сала, купленного еще в Каменце, и для настоящей потребности, а еще больше для маскировки своей поездки, если бы случились какие-то неприятности на территории деникинской оккупации. Итак,