Шрифт:
Закладка:
<…> удар по формализму является, в частности, ударом по элементам «бумажного» мышления в работе архитектора. За бумажным проектом архитектор часто не чувствует всей реальности строительной площадки <…> у нас еще сохранилось отношение к архитектурному произведению не как к категории реальной стройки, а как к категории двухмерного графического изображения на бумаге. Именно этим можно, в частности, объяснить пристрастие архитекторов к огромным саженным перспективам, именно этим объясняется то, что оценки в архитектурных вузах даются скорее за графическое оформление проекта, чем за его архитектурное существо[168].
Термин «бумажная» Аркин, по-видимому, заимствовал у Грабаря, однако придал ему негативную коннотацию[169], притом что его историко-архитектурные работы тех лет были посвящены К.‐Н. Леду — одному из самых известных «бумажных» архитекторов (см. Главу III). Но если у Леду, по Аркину, — «обилие проектов, которые не могли быть осуществлены в силу своих особенностей»[170] (в другом варианте — «преобладают неосуществленные проекты»[171]), то у Мельникова/Леонидова — «оторванное от реальности» мышление: алиби, придуманное Аркиным для Леду, не работало в случае советских конструктивистов[172].
Затем «Какофонию» должны были обсудить на III пленуме Союза советских архитекторов, в повестке которого было два вопроса — «жилой дом» и «уроки дискуссии» — доклад по второму вопросу было поручено сделать Иофану. Однако на заседании Оргкомитета Союза 1 июня 1936 года Алабян спустил ситуацию на тормозах:
Обсудив, мы пришли к заключению, что два вопроса, столь серьезных и больших, на пленуме поставить будет трудно и что мы не сумеем поднять, пленум будет 3 дня работать и 2 вопроса мы не сумеем глубоко и серьезно обсудить. Поэтому решением Секретариата один вопрос снимается и будет только первый вопрос, вопрос об архитектуре жилого дома[173].
В следующем году статья «Какофония в архитектуре» была включена в сборник «Против формализма и натурализма в искусстве» — одну из самых одиозных публикаций в истории отечественного искусствознания[174]. Сюда были включены все анонимные «правдинские» статьи, а также «Против формализма и натурализма в живописи» В. С. Кеменова, доклад М. Л. Неймана о формализме в скульптуре и др. Помимо «Какофонии» в сборник вошли еще две статьи об архитектуре — «Лестница, ведущая в никуда» и доклад Алабяна «Против формализма в архитектуре», прочитанный на собрании в Доме архитектора.
Ил. 28. Статья Аркина «Дом на улице Кирова» в журнале «Архитектура СССР». 1936. № 10. С. 34
Последствия этих публикаций хорошо известны: в архитектурной среде прошли массовые чистки, Охитович и Лисагор были арестованы, Мельников фактически был лишен практики и т. д.[175]
Тогда же, в 1935 и 1936 годах вышли и две последние статьи Аркина о Ле Корбюзье, посвященные, как и самая первая, «правдинская» статья, зданию Центросоюза. Но теперь интонация критика изменилась на противоположную: он писал, что этот дом «оказался роковым [испытанием] для мастера» и «культурным анахронизмом» для советской Москвы[176], что это «произведение большого мастерства, но мастерства бесплодного»[177]. Хотя эта фраза звучит как слова разочарования, неправильно было бы говорить о том, что Аркин разочарован, что его ожидания 1928 года теперь, в 1936‐м, не оправдались. Изменилась сама оптика и идеология его восприятия. Время изменилось.
Критиковать Ле Корбюзье стало «хорошим тоном»: по выражению Катерины Кларк, в советской прессе он выступал в качестве «своего рода титульного антагониста»[178]. Так, В. Д. Кокорин озаглавил свою статью о здании Центросоюза «Чужой дом»[179], а С. Н. Кожин назвал его «великолепной американской [sic!] тюрьмой»[180]. И эта критика вышла далеко за пределы профессиональной прессы: в том же «Крокодиле» в 1934 году был опубликован шарж Николая Радлова с четверостишием Василия Лебедева-Кумача:
— Корбюзье — вот течение новое:
Конструктивность! Объем! Простота!
Но — увы! — ателье корбюзьевое, —
Как высокий загон для скота.
Ил. 29. Николай Радлов. «А ларчик просто открывался…». Шарж с четверостишием В. Лебедева-Кумача в журнале «Крокодил». Фрагмент. 1934. № 2. Задняя сторонка обложки
Таким образом, в середине 1930‐х годов из апологета модернизма Аркин превратился в одного из главных его оппонентов. «Самодурству» и «какофонии» он противопоставил «архитектуру радости», как называлась его статья того же 1936 года, посвященная Дому пионеров и октябрят в переулке Стопани, реконструированному по проекту Власова и Алабяна[181].
Аркин и журнал L’Architecture d’aujourd’hui
В этом контексте особенно поражает тот факт, что Аркин-антимодернист был в это же самое время корреспондентом французского журнала L’Architecture d’aujourd’hui — одного из главных модернистских, и в частности пролекорбюзьеанских[182], периодических изданий!
Создание корреспондентской сети было стратегической, экспансионистской целью Пьера Ваго, главного редактора журнала; к концу 1930‐х с журналом сотрудничали более 25 корреспондентов, среди них: Юлиус Позенер (Германия), Любен Тонев (Болгария), Эрно Голдфингер (Великобритания), Эгон Рисс (Австрия), Пьетро Мария Барди (Италия), Луис Гутьеррес-Сото (Испания), Луи-Эрман де Конинк (Бельгия) и др. А также, что особенно должно было бы льстить Аркину: Бруно Таут (Япония — в середине 1930‐х, когда Таут уехал из нацистской Германии в Японию), тексты которого Аркин опубликовал в своей книге «Архитектура современного Запада» (1932), и Зигфрид Гидион (Швейцария), статью которого «Из истории новейшей французской архитектуры» он включил в сборник «История архитектуры в избранных отрывках» (1935).
Первым советским корреспондентом журнала (1930–1931) был Клод Мануэль Дакоста — соученик Б. Любеткина по парижской Специальной школе архитектуры и его соавтор по проекту Уральского Политеха в Свердловске (1926). Возможно, именно Любеткин, живший тогда в Париже, рекомендовал Дакосту журналу.
Ил. 30. Статья Михаила Ильина «Лекорбюзьеанство в СССР» в журнале L’Architecture d’aujourd’hui. 1931. № 6. Août-septembre. P. 58
В апреле 1931 года его сменил Михаил Ильин, написавший для журнала несколько статей о конструктивизме и функционализме. Поскольку весь архитектурный мир готовился к конгрессу CIAM, который должен был пройти в Москве, статьи Ильина носили просветительский, но и идеологический характер: они отражали интернациональный характер советской архитектуры.
В статье «Современная архитектура в СССР» (начало 1931) Ильин выделил два направления — формализм и конструктивизм — и продемонстрировал вовлеченность советской архитектуры в мировые тренды: «…каждый новый памятник советской архитектуры призван сыграть важную роль в истории современной архитектуры не только в Союзе Советов,
