Федор удивился догадливости офицера.

— Значит, думали, — заключил лейтенант, коротко взглянув на молчавших ребят. — Нет, товарищи матросы, вам не придется воевать в полном смысле этлгл слова: самим стрелять, ходить в атаки, бить врага. Даже ночей таких, как сегодня, будет мало. Наши зенитчики уже сбили спесь с немецких асов.

Лейтенант обвел ребят внимательным взглядом.

— Иная будет у вас служба. И вы должны знать правду. Здесь не водолазная школа и не тренировочные спуски. Вы будете выполнять задания командования ——— опасные задания, — и выполнять их в срок и четко, как это делают на передовой. Потребуются храбрость, упорство и смекалка, как в бою. Многое на фронте зависит от вас. Вы будете чинить причалы, без которых нельзя разгружать корабли, будете с затопленных транспортов поднимать необходимое и позарез нужное фронту оружие. Будете поднимать и корабли. Корабли — это флот, а флот — действующий...

— Ниночка, с победой! — крикнул с соседнего катера Демыкин.

Перескочив через леера, он пронесся мимо Федора и взвился на стенку.

На стенке стояла девушка-матрос и улыбалась. Демыкин лихо откозырял, щелкнул каблуками.

— Надрали хвоста! Говорят, одного сбили!

— Сбили, — ответила девушка. — За Абрам-мысом упал.

— Ниночка, в знак победы над фашистскими стервятниками позволь разок в щечку! — воскликнул Демыкин, раскинув руки для объятий.

Девушка погрозила рукой в красной, не по форме, домашней варежке. Хотя она и грозила, но со свежих губ не сбегала улыбка.

Широким гостеприимным жестом старшина пригласил девушку:

— Прошу на мой лайнер. Он всегда в твоем распоряжении, как и мое разбитое сердце. Эй, ты! — крикнул Федору. — Брось швабру! Помоги даме!

Федор перестал драить палубу и протянул руки. На половине сходней девушка поскользнулась и упала прямо в руки Федору. Сохраняя равновесие, он сделал шаг в сторону и крепко прижал ее к себе. Девушка резко отстранилась и удивленно взглянула ему в глаза. Он смутился.

— Тюфяк, — пояснил сверху Демыкин. — Ниночка, не обижайся на салажонка. Новое пополнение. Сегодня утром чаек за самолеты принял. Вот бы его на наблюдательный пункт к зенитчикам — целыми сутками лупили бы из пушек по чайкам.

Девушка стрельнула насмешливо-любопытными серыми глазами. Федор покраснел.

Но Демыкин уже снова завладел ее вниманием и увлек к себе на катер.

— Кто это? — спросил Федор Мухтара, который выглядывал из машинного отделения.

— Это! — расплылся до ушей Мухтар, отчего смуглая кожа так туго натянулась на его скуластом лице, что вместо глаз остались одни щелочки, откуда сверкали антрацитовые зрачки.

— Это! — мечтательно вздохнул казах. — Это — Ниночка! Сестричка из санчасти. Форму двадцать проверять пришла.

— Что за форма двадцать?

— Букашек искать. Такой белый, жирный, восемь ног. Вошики называются.

— Сам ты "вошики"! — неожиданно озлился Федор и начал яростно надраивать палубу.

Мухтар захлопал глазами.

Медсестра пришла и на катер Федора и всех попросила в кубрик. Ребята охотно раздевались по пояс и балагурили. Женька, так тот из кожи лез, острил. Федор вспыхивал от этих шуток, а Нина хоть бы что, сама за словом в карман не лезла.

У Федора перехватило дыхание, когда Нина спокойно вывернула поясок его кальсон, быстро осмотрела и ощупала все складки.

Потом она проверяла белье в рундуках и что-то выговаривала Жигуну, а тот хмуро слушал ее.

Нина ушла.

— Бабец что надо! — восхитился Женька.

— Он тебе, Демыкин-то, покажет "что надо"! — сказал Мухтар.

— Занята? — деловито осведомился Бабкин.

— То-то и оно! — вздохнул Мухтар. — Никого к ней не подпускает, как волкодав к отаре овец. Собирайтесь, кино скоро!

Ребята заторопились. Мухтар оставался вахтенным.

— Письмо писать надо, — сказал он. — домой. Долго писать. В тишине. Думать.

В клубе набилось матросов и солдат с береговых зенитных батарей. Ребята едва нашли себе место. Женька привел девушку-матроса, или, как их здесь называют, "Эрзац-матроса".

Вслед за ними вошла Нина. Она на миг задержалась в дверях, кого-то ища глазами. В середине зала, где были лучшие места, вскочил Демыкин и крикнул на весь зал:

— Сюда, Ниночка!

Нина прошла мимо рядов с полудерзкой и полусмущенной улыбкой. В ладно подогнанной по фигуре шинели, перетянутая флотским ремнем, в кирзовых аккуратных сапожках, она шла, чуть покачиваясь станом, под взглядом сотен глаз. Нина задела полой шинели Федора, сидевшего с краю. Села где-то в середине, а Федор еще долго чувствовал запах мороза и духов.

Картина была старая, тысячу раз виденная, и хотелось уйти, в то же время что-то удерживало, и Федор невольно всматривался туда, где сидела Нина.

После кино гурьбой шли на катер, без строя, без команд, пользуясь темнотой и отсутствием офицеров. Где-то впереди прозвенел девичий смех, показалось — Нинин, и ему ответил мужской — Демыкина вроде.

На палубе Федор долго стоял в одиночестве. Что-то неосознанное и грустное властно сжимало сердце. И Федор никак не мог понять, что это такое с ним, пока, вздохнув полной грудью, не понял, что это весна. Пахло талым снежком, прелью оголившейся земли, синими далями. Еще февраль, еще будут бураны, мороз, но уже пахнуло весной.

Погиб водолаз с "Таймыра" — корабля-спасателя. Шланг-сигнал попал между бортом корабля и понтоном. Его обрезало при ударе на волне. Обрезало легко и просто, как ножницами нитку. Обрезало и жизнь.

Там, на глубине, водолаз остался без воздуха. И как только воздух перестал поступать в скафандр и исчезло спасительное противодавление, огромная толща воды с чудовищной силой сдавила водолаза.

Ребят потрясла эта смерть. Первая на их глазах смерть! После отбоя долго не спали.

Да, спуск под воду не романтика, а тяжелый, опасный труд. Неверный шаг — гибель, малейшая невнимательность — гибель, минутная растерянность — гибель... Это только в кино у водолаза красочная жизнь среди экзотически диковинных морских растений и фантастических рыб и все просто и легко. На самом деле водолаз должен быть мастером на все руки и смелым человеком.

Толик Малахов проснулся среди ночи в холодном поту. В темноте на фоне мутного иллюминатора неясно маячил силуэт дневального.

— Кто это? — спросил Толик, еще находясь во власти кошмарного