Внезапное улучшение произошло после одной продолжительной беседы с протом, который описал Рудольфу захватывающих дух красотой и грацией исполнителей балетоподобного танца, которых он видел на планете J-MUT. Он порекомендовал Рудольфу попробовать некоторые из движений, но для этого требовалась такая фантастическая скорость, тонкая согласованность действий и выворачивание конечностей, что Рудольф нашёл данную работу невозможной для исполнения. Он вдруг осознал, что не был величайшим танцором во вселенной. Голдфарб сообщила, что его предельное высокомерие исчезло незамедлительно, и она думает переместить его в первое отделение. Возражений не было.

Бимиш, глядя на меня поверх своих крошечных очков, пошутил, что мы должны дать проту офис и отправлять всех пациентов к нему. Рон Меннингер (никакого отношения к знаменитой клинике) заметил, уже менее шутливо, что мне следует отложить лечение Роберта, пока прот не сделает всё, что сможет для других пациентов — мысль, над которой я так упорно ломал голову.

Виллерс напомнил нам, чтобы в течение следующего месяца или около того мы ожидали трёх уважаемых гостей, в том числе председателя нашего совета директоров, одного из состоятельнейших людей в Америке. Клаус не стал тратить слова на подчёркивание важности этого визита, предполагая, что мы покажем себя с наилучшей стороны в тот день, дабы усилить упавшее ниже всяких ожиданий финансирование нового крыла.

Когда мы разобрались ещё с несколькими вопросами, он объявил, что крупный телеканал предложил больнице здоровую сумму за эксклюзивное появление прота на одном из своих ток-шоу. Изумлённый этой смехотворной перспективой, я спросил, как они могли узнать, что он вернулся. Кто-то отметил, что эту тему уже подхватили в СМИ, включая одну национальную новостную программу. Я задался вопросом, не имеет ли Клаус к этому какое-либо отношение.

Дискуссия завершилась безрезультатно. Некоторые, как и я, думали, что будет нелепо позволить одному из наших пациентов давать интервью на телевидении. Другие, отметив, что прот один такой на весь мир, и что он, несомненно, будет в состоянии самостоятельно постоять за себя перед любым интервьюером, думали иначе. Безусловно, мы могли использовать эти деньги, но я думал, что мы только лишний раз нарвёмся на приключения на свои головы. Я отметил, что в нашей больнице было немало странных и интересных случаев, почему бы не снять сериал, основанный на каждой из этих историй? Виллерс, пропустив мою иронию мимо ушей, кажется, воспринял эту идею с большим энтузиазмом. Я прямо-таки мог видеть значки долларов в его глазах, сияющие, словно падающие звёзды, пока он размышлял о потенциальной неожиданной удаче.

Вирджиния поймала меня после встречи. Она хотела знать, не желает ли прот запланировать встречу с парочкой других её пациентов. Она не шутила — Голдфарб никогда не шутит. Я заверил её, что обсужу с ним этот вопрос.

Если я съедаю на обед больше, чем творог и крекеры, мне сложно оставаться в сознании оставшуюся часть дня. Я с завистью наблюдал за тем, как Виллерс уплетает огромную тарелку жареной говядины, различные виды овощей, булочки с маслом и пирог. Он сказал, что этого мало, проглотив свою еду и оставив пятна из точек соуса и корки пирога на своей козлиной бородке. Смотря ему вслед, я подумал: я многого не знаю об этом человеке, который держит свою личную жизнь при себе, но эти опущенные плечи я узнаю где угодно.

Клаус Виллерс парадоксален в высшей степени. Он иллюстрирует, как я полагаю, типичный образ психиатра — с характером холодным, решительным, аналитическим. Кажется, что ничто его не беспокоит. Я никогда не видел ни малейшего намёка на шок или удовольствие на его обветренном лице, изредка выражавшем хоть какую-то крошечную эмоцию. Однако, при всей грубости своего характера и откровенных мнений, он может быть мягким, как устрица внутри.

Возможно, лучшим тому примером будет дело бывшего пациента, которому Клаус был бессилен помочь (не такая уж редкая ситуация для МПИ). Человек с безнадёжным маниакально-депрессивным психозом из бедной семьи так полюбил своего врача, по причинам одному ему ведомым, что вырезал несколько красивых маленьких птичек для Клауса и его жены. Когда тот человек умер, наш "бессердечный" директор, едва нашедший времени или желания поблагодарить мужчину за его подарки, заплатил за его погребение из собственного кармана, установив огромную мемориальную доску: "Человек-птица из МПИ". Никто не знает, почему он это сделал, но я склонен верить, что он просто жалел многострадального пациента, для которого ничего не мог сделать.

Клаус эмигрировал со своей семьёй в Америку из Австрии более пятнадцати лет назад. Рождённый в 1930-м, он рос в годы, предшествовавшие второй мировой войне. Осведомлённость о зверствах, происходивших вокруг него, возможно, послужили фактором в его решении стать доктором, но это лишь чистое предположение с моей стороны. Я даже не знаю, как он встретил свою будущую жену Эмму.

При всей своей интеллигентности, он по-прежнему сохранил свой сильный немецкий акцент и, невероятно, но его жена вообще почти не говорит по-английски. Она крайне замкнута и практически никогда не оставляет их укромный дом на Лонг-Айленде, присматривая за своим садом и занимаясь домашними делами: своими и своего мужа. Они редко посещают мероприятия вне стен своего дома или, даже после того, как он стал директором в 1990-м году, приглашают кого-либо в свой прекрасный дом (я бывал там лишь однажды, несколько лет назад). Очевидно, они не видят необходимости в социальных контактах, находя всё, в чём они нуждаются, друг в друге. Насколько мне известно, детей у них нет.

Единственное их увлечение — походы. Они прошли Тропу Аппалачи множество раз, один или два раза с бывшим верховным судьёй Уильямом О. Дугласом, у которого тоже, видимо, было немного друзей. В результате Клаусу известен каждый вид птиц в восточной части Северной Америки по виду или звуку и, как правило, он каждый день проводит часть своего обеденного перерыва на лужайке, слушая и наблюдая. Он как-то упомянул, что его жена занимается тем же ровно в то же время, так что, в некотором смысле, они наслаждаются совместным опытом, даже когда они находятся в милях друг от друга.

Я говорю сейчас обо всём этом потому, что не видел его с его биноклем на лужайке в течение некоторого времени, не было и его призывного птичьего свиста, который был слышен, когда он проходил по коридорам. Его действия и в самом деле казались немного странными в ряде случаев, не последним из которых был