Шрифт:
Закладка:
Рядом с секретарём, с левой руки, шла какая-то хорошо одетая, красивая, черноглазая девушка, время от времени бросавшая на него быстрый кокетливый взгляд. Вдруг снег упал ей на плечи. Весёлое выражение её лица исчезло мгновенно, уступив место самому злому и обнаружив в одну минуту её настоящий характер.
Секретарь улыбнулся своей обычной саркастической улыбкой. Если люди так раздражаются при малейшей невзгоде судьбы, то что же будет, если она подвергнет их более суровым огорчениям?
Мальчишки были рады снегу. Они старались захватить его как можно больше и бросали друг в друга снежками, пока дело не дошло до драки... Скоро половина их уже валялась, замазанная и перепачканная, на земле. Под конец самые маленькие из них, мокрые, как мыши, с плачем и с разбитыми лицами бросились домой. Единственным существом, которое относилось спокойно ко всему этому, был старый нищий, медленно ковылявший под тяжестью своих лет и нищеты. Вдруг тяжёлая масса снега упала ему прямо на голову, заставив его опуститься на колени. Он поднялся с трудом, но молча и покорно и отряхнул с себя снег, как будто эта добавочная невзгода не составляла для него особого расчёта. Дойдут ли люди когда-нибудь до такого спокойствия, чтобы с достоинством нести свою жизнь?
Секретарю представился прекрасный случай подумать на эту тему с тех пор, как улицы города Констанца переполнились толпой чужеземцев, в которой толкали друг друга кардинал и простой монах, бюргер и барон, солдат и придворный. В эти дни в Констанце царило оживление. Несмотря на суровое время года, не было недостатка во всякого рода развлечениях. Чтобы развлекать принцев и прелатов и людей меньшего чина в часы досуга, в город понаехало более четырёхсот, а по некоторым летописям — более семисот женщин лёгкого поведения. Развлечения были на всякий вкус и на всякий кошелёк. На одном и том же перекрёстке в одно и то же время можно было смотреть на фокусы жонглёра и слушать проповедь. Святые отцы нередко не обращали внимания на суровую погоду — ради славы Божией, а большей частью ради обогащения своего кошелька. Так как конкуренция была сильна, то жонглёры и монахи старались изо всех сил, и с этих импровизированных кафедр нередко раздавались такие слова, за которые до собора и после него слушатели и сам проповедник рисковали попасть на костёр.
Сначала перевес был на стороне проповедников. Звонкими голосами они, казалось, возвещали наступление нового века, и толпа всегда теснилась около них. Но мало-помалу слушатели стали понимать, что всё это только слова и что они не в силах изменить положение вещей. Все наслушались о реформе до тошноты, до болезни, подобно тем людям, которые, не получая пищи целую неделю, питались бы одним пирожным. Поэтому в конце концов жонглёры взяли верх.
Сами проповеди изменились. Идеи были уже не в моде, и, чтобы выдержать конкуренцию с жонглёрами, приходилось прибегать к более грубым приманкам. Более совестливые ораторы, умевшие удерживать около себя толпу уместными шутками, были вытеснены более честолюбивыми, которые со смехом стали в первый ряд борьбы.
— Дорогие братья и сёстры, радуйтесь! — кричал какой-то толстый монах с высоты бочки, на которую он забрался, чтобы стать повыше, да кстати не промочить и ног в грязи. — Радуйтесь! — кричал он человекам двадцати, собравшимся около него благодаря его громкому голосу. — По бесконечному милосердию Божию, у нас теперь есть папа, настоящий папа. Один, а не полдюжины, которые сами не знали, кто же из них папа, и люди рисковали попасть в ад за то, что поклонялись ложному папе. Если бы кто-либо сделал это не с дурными намерениями, а по незнанию, то всё равно он попал бы в ад, прямо в ад. И я уже слышу, как трещит там огонь и воют грешные души.
Монах выразительно затрясся всем телом.
— Но теперь всё это изменилось, — продолжал он. — Теперь есть папа, настоящий папа! Можете ли вы понять, что это значит? Крылышко цыплёнка, паровая рейнская форель, сам мёд не так сладок для меня, как это слово «папа».
Он облизал губы и закатил глаза, как будто увидел нечто, несравненно более вкусное.
— Настоящий папа! Теперь человек может совершить величайшие злодейства и не впасть в отчаяние. Ибо папа избавит его от грехов. И за недорогую плату, ибо он человек милосердный и знает потребности детей своих: кражи — столько-то, убийство — столько-то. И всё очень дёшево. Только оскорбление священнослужителей — подороже, ибо уж очень гадко это преступление. Если такая вещь лежит у кого-либо из вас на совести, то не беспокойтесь. Если вы не знаете, как устроить это дело, то я помогу вам за небольшое вознаграждение.
С минуту он помолчал, выжидая, чтобы его слова произвели надлежащее действие. Потом он начал опять:
— Всякий может получить от папы прощение, ибо папа сообщает всякое такое желание святым, святые — Деве Марии, а Дева Мария — Господу. Раз, два, три — и готово. Скорее, чем проглотить горячую сосиску у мастера Броммеля.
Толпа захохотала.
— А главное — дёшево, очень дёшево. Вот у меня есть несколько чёток, которые благословил его святейшество папа. Настоящий папа, конечно. Мне удалось первому получить свежий запас.
Он вытащил чётки и вертел ими перед глазами слушателей.
— Я недостоин и прикасаться к ним. Ибо над каждыми его святейшество прочёл особую молитву, так что каждый, кто надлежащим образом будет употреблять их, получит исполнение своих желаний. Подумайте, благословлены самим папой! Это не то, что продаёт бессовестный обманщик, брат Оддо, у которого имеется запас ещё от Иоанна XXIII, то есть Балтазара Коссы, и других ложных пап. Все они вели людей на погибель. Я знал одного человека, который купил такие чётки, — Пётр Ранне ль — помните? И в тот же вечер его убили в драке. И теперь он горит на адском
